Глава IСтарый морской волк в трактире «Адмирал Бенбоу»

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАРЫЙ ПИРАТ *

1. СТАРЫЙ МОРСКОЙ ВОЛК В ТРАКТИРЕ "АДМИРАЛ БЕНБОУ"

Сквайр [дворянский титул в Англии] Трелони, доктор Ливси и другие
джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ.
Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не
скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова.
Указывать, где лежит этот остров, в настоящее время еще невозможно, так
как и теперь там хранятся сокровища, которых мы не вывезли. И вот в
нынешнем, 17... году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому
времени, когда у моего отца был трактир "Адмирал Бенбоу" [Бенбоу -
английский адмирал, живший в конце XVII века] и в этом трактире поселился
старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке.
Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до
наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке. Это был высокий,
сильный, грузный мужчина с темным лицом. Просмоленная косичка торчала над
воротом его засаленного синего кафтана. Руки у него были шершавые, в
каких-то рубцах, ногти черные, поломанные, а сабельный шрам на щеке -
грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Помню, как незнакомец,
посвистывая, оглядел нашу бухту и вдруг загорланил старую матросскую
песню, которую потом пел так часто:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Голос у него был стариковский, дребезжащий, визгливый, как скрипучая
вымбовка [рычаг шпиля (ворота, служащего для подъема якоря)].
И палка у него была, как ганшпуг [рычаг для подъема тяжестей]. Он
стукнул этой палкой в нашу дверь и, когда мой отец вышел на порог, грубо
потребовал стакан рому.
Ром был ему подан, и он с видом знатока принялся не спеша смаковать
каждый глоток. Пил и поглядывал то на скалы, то на трактирную вывеску.
- Бухта удобная, - сказал он наконец. - Неплохое место для таверны.
Много народу, приятель?
Отец ответил, что нет, к сожалению, очень немного.
- Ну что же! - сказал моряк. - Этот... как раз для меня... Эй,
приятель! - крикнул он человеку, который катил за ним тачку. -
Подъезжай-ка сюда и помоги мне втащить сундук... Я поживу здесь немного, -
продолжал он. - Человек я простой. Ром, свиная грудинка и яичница - вот и
все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие
по морю... Как меня называть? Ну что же, зовите меня капитаном... Эге, я
вижу, чего вы хотите! Вот!
И он швырнул на порог три или четыре золотые монеты.
- Когда эти кончатся, можете прийти и сказать, - проговорил он сурово
и взглянул на отца, как начальник.

XVIII век. В трактире «Адмирал Бенбоу», расположенном неподалёку от английского города Бристоль, поселяется таинственный незнакомец - грузный пожилой человек с сабельным шрамом на щеке. Его зовут Билли Бонс. Грубый и необузданный, он в то же время явно кого-то боится и даже просит сына хозяев трактира Джима Хокинса следить, не появится ли в округе моряк на деревянной ноге.

Наконец те, от кого Билли Бонс прячется, находят его; первого незваного гостя, мужчину с бледным, землистым лицом зовут Чёрный Пёс. Между Билли Бонсом и Черным Псом вспыхивает ссора, и Чёрный Пёс, раненный в плечо, спасается бегством. От пережитого волнения с Билли Бонсом случается апоплексический удар. Прикованный на несколько дней к постели, он признается Джиму, что служил штурманом у покойного капитана Флинта - прославленного пирата, чьё имя ещё недавно наводило ужас на мореплавателей. Старый штурман боится, что его бывшие сообщники, которые охотятся за содержимым его матросского сундука, пришлют ему чёрную метку - знак пиратского предупреждения.

Так и происходит. Ее приносит отталкивающего вида слепец по имени Пью. Когда тот уходит, Билли Бонс собирается бежать, но его больное сердце не выдерживает, и он умирает. Понимая, что в таверну скоро должны нагрянуть морские разбойники, Джим с матерью посылают односельчан за помощью, а сами возвращаются, чтобы взять из сундука умершего пирата причитающиеся им за постой деньги. Вместе с деньгами Джим забирает из сундука какой-то пакет.

Едва юноша с матерью успевают покинуть дом, как появляются пираты, которым не удаётся найти того, что они ищут. По дороге скачут таможенные стражники, и разбойникам приходится убраться восвояси. А слепой Пью, брошенный сообщниками, попадает под копыта лошади.

В пакете, который Джим отдаёт двум добропорядочным джентльменам, доктору Ливси и сквайру (английский дворянский титул) Трелони, оказывается карта острова, где спрятаны сокровища капитана Флинта. Джентльмены решают отправиться за ними, взяв Джима Хокинса юнгой на корабль. Пообещав доктору не посвящать никого в цели предстоящего путешествия, сквайр Трелони уезжает в Бристоль, чтобы купить судно и нанять команду. Впоследствии выясняется, что сквайр не сдержал слова: весь город знает, куда и зачем собирается плыть шхуна «Испаньола».

Набранная им команда не нравится нанятому им же капитану Смоллетту, которому кажется, что матросы недостаточно надёжны. Большинство из них были рекомендованы владельцем таверны «Подзорная труба» одноногим Джоном Сильвером. Сам бывший моряк, он нанимается на корабль в качестве кока. Незадолго до отплытия Джим встречает в его таверне Чёрного Пса, который, увидев юношу, убегает. Доктор и сквайр узнают об этом эпизоде, но не придают ему значения.

Все выясняется, когда «Испаньола» уже подплывает к Острову сокровищ. Забравшийся в бочку из-под яблок Джим случайно слышит разговор Сильвера с матросами, из которого узнает, что большинство из них пираты, а их главарь - одноногий кок, который был квартирмейстером у капитана Флинта. Их замысел заключается в том, чтобы, обнаружив сокровища и доставив их на борт корабля, убить всех честных людей на судне. Джим сообщает друзьям об услышанном, и те принимают дальнейший план действий.

Едва шхуна бросает якорь у острова, дисциплина на судне начинает резко падать. Назревает бунт. Это противоречит замыслу Сильвера, и капитан Смоллетт даёт ему возможность утихомирить команду, поговорив с матросами с глазу на глаз. Капитан предлагает им отдохнуть на берегу, а перед закатом вернуться на корабль. Оставив на шхуне сообщников, пираты во главе с Сильвером отправляются на шлюпках к острову. В одну из шлюпок, непонятно зачем, прыгает Джим, который, впрочем, убегает, едва только она достигает земли. Блуждая по острову, Джим встречает Бена Ганна - бывшего пирата, оставленного здесь товарищами три года назад. Он поплатился за то, что убедил их заняться поисками сокровищ капитана Флинта, которые оказались безуспешными. Бен Ганн говорит, что скорее готов помогать прирождённым джентльменам, чем джентльменам удачи, и просит Джима передать это друзьям. Ещё он сообщает юноше, что у него есть лодка, и объясняет, как её найти.

А в это время капитану, доктору, сквайру с тремя слугами и матросу Эйбу Грею, не пожелавшему оставаться с пиратами, удаётся на ялике бежать с судна, прихватив с собой оружие, боеприпасы и запас провизии. Они укрываются в срубе за частоколом, где течёт ручей и можно долго держать осаду. Увидев над частоколом британский флаг, а не «Весёлый Роджер», который подняли бы пираты, Джим Хокинс понимает, что там друзья и, присоединившись к ним, рассказывает о Бене Ганне.

После того как мужественный маленький гарнизон отбивает атаку пиратов, стремящихся завладеть картой сокровищ, доктор Ливси отправляется на встречу с Беном Ганном, а Джим совершает новый необъяснимый поступок. Он без разрешения покидает форт, отыскивает принадлежащую Бену Ганну лодку и отправляется на «Испаньолу». Воспользовавшись тем, что незадолго до его появления два охранявших её пирата устроили пьяную драку, в которой один из них погиб, а другой был ранен, Джим захватывает корабль и отводит его в укромную бухту, после чего возвращается в форт.

Но друзей своих он там не находит, а оказывается в руках у пиратов, которым, как он потом узнает, форт был отдан без боя. Они уже хотят придать юношу мучительной смерти, как вдруг за него вступается Джон Сильвер. Становится ясно, что главарь разбойников к тому моменту уже понимает, что игра проиграна, и, защищая Джима, пытается спасти собственную шкуру. Это подтверждается, когда к форту приходит доктор Ливси, который отдаёт Сильверу вожделенную карту, а бывший кок получает от него обещание спасти его от виселицы.

Когда морские разбойники прибывают на то место, где, как показывает карта, зарыты сокровища, они находят пустую яму и собираются уже растерзать своего главаря, а вместе с ним и мальчишку, как вдруг раздаются выстрелы и двое из них падают замертво, остальные пускаются наутёк. Пришедшие на помощь доктор Ливси, матрос Эйб Грей и Бен Ганн ведут Джима и Сильвера в пещеру, где их ждут сквайр и капитан. Выясняется, что Бен Ганн давно уже отыскал золото Флинта и перетаскал его в своё жилище.

Погрузив сокровища на корабль, все отправляются в обратный путь, оставив пиратов на необитаемом острове. В одном из портов Америки Сильвер совершает побег, прихватив мешочек с золотыми монетами. Остальные благополучно достигают берегов Англии, где каждый получает свою долю сокровищ.

Роберт Льюис Стивенсон

Остров Сокровищ

Старый пират

Старый морской волк в трактире «Адмирал Бенбоу»

И палка у него была, как ганшпуг. Он стукнул этой палкой в нашу дверь и, когда мой отец вышел на порог, грубо потребовал стакан рому.

Ром был ему подан, и он с видом знатока принялся не спеша смаковать каждый глоток. Пил и поглядывал то на скалы, то на трактирную вывеску.

– Бухта удобная, – сказал он наконец. – Неплохое место для таверны. Много народу, приятель?

Отец ответил, что нет, к сожалению, очень немного.

– Ну что же! – сказал моряк. – Этот… как раз для меня… Эй, приятель! – крикнул он человеку, который катил за ним тачку. – Подъезжай-ка сюда и помоги мне втащить сундук… Я поживу здесь немного, – продолжал он. – Человек я простой. Ром, свиная грудинка и яичница – вот и все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю… Как меня называть? Ну что же, зовите меня капитаном… Эге, я вижу, чего вы хотите! Вот!

И он швырнул на порог три или четыре золотые монеты.

– Когда эти кончатся, можете прийти и сказать, – проговорил он сурово и взглянул на отца, как начальник.

И действительно, хотя одежда у него была плоховата, а речь отличалась грубостью, он не был похож на простого матроса. Скорее его можно было принять за штурмана или шкипера, который привык, чтобы ему подчинялись. Чувствовалось, что он любит давать волю своему кулаку. Человек с тачкой рассказал нам, что незнакомец прибыл вчера утром на почтовых в «Гостиницу короля Георга» и расспрашивал там обо всех постоялых дворах, расположенных поблизости от моря. Услышав о нашем трактире, должно быть, хорошие отзывы и узнав, что он стоит на отлете, капитан решил поселиться у нас. Вот и все, что удалось нам узнать о своем постояльце.

Человек он был молчаливый. Целыми днями бродил по берегу бухты или взбирался на скалы с медной подзорной трубой. По вечерам он сидел в общей комнате в самом углу, у огня, и пил ром, слегка разбавляя его водой. Он не отвечал, если с ним заговаривали. Только окинет свирепым взглядом и засвистит носом, как корабельная сирена в тумане. Вскоре мы и наши посетители научились оставлять его в покое. Каждый день, вернувшись с прогулки, он справлялся, не проходили ли по нашей дороге какие-нибудь моряки. Сначала мы думали, что ему не хватало компании таких же забулдыг, как он сам. Но под конец мы стали понимать, что он желает быть подальше от них. Если какой-нибудь моряк, пробираясь по прибрежной дороге в Бристоль, останавливался в «Адмирале Бенбоу», капитан сначала разглядывал его из-за дверной занавески и только после этого выходил в гостиную. В присутствии подобных людей он всегда сидел тихо, как мышь.

Я-то знал, в чем тут дело, потому что капитан поделился со мной своей тревогой. Однажды он отвел меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром, если я буду «в оба глаза смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге», и сообщу ему сразу же, как только увижу такого. Когда наступало первое число и я обращался к нему за обещанным жалованьем, он только трубил носом и свирепо глядел на меня. Но не проходило и недели, как, подумав, он приносил мне монетку и повторял приказание не пропустить «моряка на одной ноге».

Этот одноногий моряк преследовал меня даже во сне.

Бурными ночами, когда ветер сотрясал все четыре угла нашего дома, а прибой ревел в бухте и в утесах, он снился мне на тысячу ладов, в виде тысячи разных дьяволов. Нога была отрезана у него то по колено, то по самое бедро. Порою он казался мне каким-то страшным чудовищем, у которого одна-единственная нога растет из самой середины тела. Он гонялся за мной на этой одной ноге, перепрыгивая через плетни и канавы. Недешево доставались мне мои четыре пенса каждый месяц: я расплачивался за них этими отвратительными снами.

Но как ни страшен был для меня одноногий моряк, самого капитана я боялся гораздо меньше, чем все остальные. В иные вечера он выпивал столько рому с водой, что голова у него шла ходуном, и тогда он долго оставался в трактире и распевал свои старинные, дикие, жестокие морские песни, не обращая внимания ни на кого из присутствующих. А случалось и так, что он приглашал всех к своему столу и требовал стаканы. Приглашенные дрожали от испуга, а он заставлял их либо слушать его рассказы о морских приключениях, либо подпевать ему хором. Стены нашего дома содрогались тогда от «Йо-хо-хо, и бутылка рому», так как все посетители, боясь его неистового гнева, старались перекричать один другого и петь как можно громче, лишь бы капитан остался ими доволен, потому что в такие часы он был необузданно грозен: то стучал кулаком по столу, требуя, чтобы все замолчали; то приходил в ярость, если кто-нибудь перебивал его речь, задавал ему какой-нибудь вопрос; то, наоборот, свирепел, если к нему не обращались с вопросами, так как, по его мнению, это доказывало, что слушают его невнимательно. Он никого не выпускал из трактира – компания могла разойтись лишь тогда, когда им овладевала дремота от выпитого вина и он, шатаясь, ковылял к своей постели.

Но страшнее всего были его рассказы. Ужасные рассказы о виселицах, о хождении по доске, о штормах и о Драй Тортугас, о разбойничьих гнездах и разбойничьих подвигах в Испанском море.

Судя по его рассказам, он провел всю свою жизнь среди самых отъявленных злодеев, какие только бывали на море. А брань, которая вылетала из его рта после каждого слова, пугала наших простодушных деревенских людей не меньше, чем преступления, о которых он говорил.

Отец постоянно твердил, что нам придется закрыть наш трактир: капитан отвадит от нас всех посетителей. Кому охота подвергаться таким издевательствам и дрожать от ужаса по дороге домой! Однако я думаю, что капитан, напротив, приносил нам скорее выгоду. Правда, посетители боялись его, но через день их снова тянуло к нему. В тихую, захолустную жизнь он внес какую-то приятную тревогу. Среди молодежи нашлись даже поклонники капитана, заявлявшие, что они восхищаются им. «Настоящий морской волк, насквозь просоленный морем!» – восклицали они.

По их словам, именно такие люди, как наш капитан, сделали Англию грозой морей.

Но, с другой стороны, этот человек действительно приносил нам убытки. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем; деньги, которые он дал нам при своем появлении, давно уже были истрачены, а новых денег он не платил, и у отца не хватало духу потребовать их. Стоило отцу заикнуться о плате, как капитан с яростью принимался сопеть; это было даже не сопенье, а рычанье; он так смотрел на отца, что тот в ужасе вылетал из комнаты. Я видел, как после подобных попыток он в отчаянии ломал себе руки. Для меня нет сомнения, что эти страхи значительно ускорили горестную и преждевременную кончину отца.

За все время своего пребывания у нас капитан ходил в одной и той же одежде, только приобрел у разносчика несколько пар чулок. Один край его шляпы обвис; капитан так и оставил его, хотя при сильном ветре это было большим неудобством. Я хорошо помню, какой у него был драный кафтан; сколько он ни чинил его наверху, в своей комнате, в конце концов кафтан превратился в лохмотья.

Никаких писем он никогда не писал и не получал ниоткуда. И никогда ни с кем не разговаривал, разве только если был очень пьян. И никто из нас никогда не видел, чтобы он открывал свой сундук.

Только один-единственный раз капитану посмели перечить, и то произошло это в самые последние дни, когда мой несчастный отец был при смерти.

Как-то вечером к больному пришел доктор Ливси. Он осмотрел пациента, наскоро съел обед, которым угостила его моя мать, и спустился в общую комнату выкурить трубку, поджидая, когда приведут ему лошадь. Лошадь осталась в деревушке, так как в старом «Бенбоу» не было конюшни.

В общую комнату ввел его я и помню, как этот изящный, щегольски одетый доктор в белоснежном парике, черноглазый, прекрасно воспитанный, поразил меня своим несходством с деревенскими увальнями, посещавшими наш трактир. Особенно резко отличался он от нашего вороньего пугала, грязного, мрачного, грузного пирата, который надрызгался рому и сидел, навалившись локтями на стол.

Вдруг капитан заревел свою вечную песню:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Первое время я думал, что «сундук мертвеца» – это тот самый сундук, который стоит наверху, в комнате капитана.

В моих страшных снах этот сундук нередко возникал передо мною вместе с одноногим моряком. Но мало-помалу мы так привыкли к этой песне, что перестали обращать на нее внимание. В этот вечер она была новостью только для доктора Ливси и, как я заметил, не произвела на него приятного впечатления. Он сердито поглядел на капитана, перед тем как возобновить разговор со старым садовником Тейлором о новом способе лечения ревматизма. А между тем капитан, разгоряченный своим собственным пением, ударил кулаком по столу. Это означало, что он требует тишины.

Все голоса смолкли разом; один только доктор Ливси продолжал свою добродушную и громкую речь, попыхивая трубочкой после каждого слова. Капитан пронзительно взглянул на него, потом снова ударил кулаком по столу, потом взглянул еще более пронзительно и вдруг заорал, сопровождая свои слова непристойною бранью:

– Эй, там, на палубе, молчать!

– Вы ко мне обращаетесь, сэр? – спросил доктор. Тот сказал, что именно к нему, и притом выругался снова.

– В таком случае, сэр, я скажу вам одно, – ответил доктор, – если вы не перестанете пьянствовать, вы скоро избавите мир от одного из самых гнусных мерзавцев!

Капитан пришел в неистовую ярость. Он вскочил на ноги, вытащил и открыл свой матросский складной нож и стал грозить доктору, что пригвоздит его к стене.

Доктор даже не шевельнулся. Он продолжал говорить с ним не оборачиваясь, через плечо, тем же голосом – может быть, только немного громче, чтобы все могли слышать.

Спокойно и твердо он произнес:

– Если вы сейчас же не спрячете этот нож в карман, клянусь вам честью, что вы будете болтаться на виселице после первой же сессии нашего разъездного суда.

Между их глазами начался поединок. Но капитан скоро сдался. Он спрятал свой нож и опустился на стул, ворча, как побитый пес.

– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – так как мне стало известно, что в моем округе находится подобная особа, я буду иметь над вами самый строгий надзор днем и ночью. Я не только доктор, я и судья. И если до меня дойдет хоть одна самая малейшая жалоба – хотя бы только на то, что вы нагрубили кому-нибудь… вот как сейчас, – я приму решительные меры, чтобы вас забрали и выгнали отсюда. Больше я ничего не скажу.

Вскоре доктору Ливси подали лошадь, и он ускакал. Но капитан весь вечер был тих и смирен и оставался таким еще много вечеров подряд.

Черный Пес приходит и уходит

Вскоре случилось первое из тех загадочных событий, благодаря которым мы избавились наконец от капитана. Но, избавившись от него самого, мы не избавились, как вы сами увидите, от его хлопотных дел.

Стояла холодная зима с долгими трескучими морозами и бурными ветрами. И с самого начала стало ясно, что мой бедный отец едва ли увидит весну. С каждым днем ему становилось хуже. Хозяйничать в трактире пришлось мне и моей матери. У нас было дел по горло, и мы уделяли очень мало внимания нашему неприятному постояльцу.

Было раннее январское морозное утро. Бухта поседела от инея. Мелкая рябь ласково лизала прибрежные камни. Солнце еще не успело подняться и только тронуло своими лучами вершины холмов и морскую даль. Капитан проснулся раньше обыкновенного и направился к морю. Под широкими полами его истрепанного синего кафтана колыхался кортик. Под мышкой у него была подзорная труба. Шляпу он сдвинул на затылок. Я помню, что изо рта у него вылетал пар и клубился в воздухе, как дым. Я слышал, как злобно он фыркнул, скрываясь за большим утесом, – вероятно, все еще не мог позабыть о своем столкновении с доктором Ливси.

Мать была наверху, у отца, а я накрывал стол для завтрака к приходу капитана. Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел человек, которого прежде я никогда не видел.

Он был бледен, с землистым лицом. На левой руке у него не хватало двух пальцев. Ничего воинственного не было в нем, хотя у него на поясе висел кортик. Я всегда следил в оба за каждым моряком, будь он на одной ноге или на двух, и помню, что этот человек очень меня озадачил. На моряка он был мало похож, и все же я почувствовал, что он моряк.

Я спросил, что ему угодно, и он потребовал рому. И кинулся было из комнаты, чтобы исполнить его приказание, но он сел за стол и снова подозвал меня к себе. Я остановился с салфеткой в руке.

– Пойди-ка сюда, сынок, – сказал он. – Подойди поближе.

Я подошел.

– Этот стол накрыт для моего товарища, штурмана Билли? – спросил он ухмыляясь.

Я ответил, что не знаю никакого штурмана Билли и что стол накрыт для одного нашего постояльца, которого мы зовем капитаном.

– Ну что ж, – сказал он, – моего товарища, штурмана Билли, тоже можно называть капитаном. Это дела не меняет. У него шрам на щеке и очень приятное обхождение, особливо когда он напьется. Вот он каков, мой штурман Билли! У вашего капитана тоже шрам на щеке. И как раз на правой. Значит, все в порядке, не правда ли? Итак, я хотел бы знать: обретается ли он здесь, в этом доме, мой товарищ Билли?

Я ответил, что капитан пошел погулять.

– А куда, сынок? Куда он пошел?

Я показал ему скалу, на которой ежедневно бывал капитан, и сказал, что он, верно, скоро вернется.

– А когда?

И, задав мне еще несколько разных вопросов, он проговорил под конец:

– Да, мой товарищ Билли обрадуется мне, как выпивке.

Однако лицо у него при этих словах было мрачное, и я имел все основания думать, что капитан будет не слишком-то рад встрече с ним. Но я тут же сказал себе, что это меня не касается. И, кроме того, трудно было предпринять что-нибудь при таких обстоятельствах. Незнакомец стоял у самой входной двери трактира и следил за углом дома, словно кот, подстерегающий мышь. Я хотел было выйти во двор, но он тотчас же окликнул меня. Я не сразу ему повиновался, и его бледное лицо вдруг исказилось таким гневом и он разразился такими ругательствами, что я в страхе отскочил назад. Но едва я вернулся, он стал разговаривать со мною по-прежнему, не то льстиво, не то насмешливо, потрепал меня по плечу, сказал мне, что я славный мальчишка и что он сразу меня полюбил.

– У меня есть сынок, – сказал он, – и ты похож на него, как две капли воды. Он – гордость моего родительского сердца. Но для мальчиков главное – послушание. Да, сынок, послушание. Вот если бы ты поплавал с Билли, тебя не пришлось бы окликать два раза. Билли никогда не повторял приказаний, да и другие, что с ним плавали… А вот и он, мой штурман Билли, с подзорной трубой под мышкой, благослови его бог! Давай-ка пойдем опять в зал, спрячемся за дверью, сынок, и устроим Билли сюрприз, обрадуем Билли, благослови его бог!

С этими словами он загнал меня в общую комнату, в угол, и спрятал у себя за спиной. Мы оба были заслонены открытой дверью. Мне было и неприятно, и чуть-чуть страшновато, как вы можете себе представить, особенно когда я заметил, что незнакомец и сам трусит. Он высвободил рукоятку своего кортика, чуть-чуть вытащил его из ножен и все время делал такие движения, как будто глотает какой-то кусок, застрявший у него в горле.

Наконец в комнату ввалился капитан, хлопнул дверью и, не глядя по сторонам, направился прямо к столу, где его поджидал завтрак.

– Билли! – проговорил незнакомец, стараясь придать своему голосу твердость и смелость.

Капитан повернулся на каблуках и оказался прямо перед нами. Загар как бы сошел с его лица, даже нос его сделался синим. У него был вид человека, который повстречался с привидением, или с дьяволом, или с чем-нибудь похуже, если такое бывает. И, признаюсь вам, мне стало жалко его – таким он сразу сделался старым и дряблым.

– Разве ты не узнаешь меня, Билли? Неужели ты не узнаешь своего старого корабельного товарища, Билли? – сказал незнакомец.

Капитан открыл рот, словно у него не хватило дыхания.

– Черный Пес! – проговорил он наконец.

– Он самый, – ответил незнакомец, несколько приободрившись. – Черный Пес пришел проведать своего старого корабельного друга, своего Билли, живущего в трактире «Адмирал Бенбоу». Ах, Билли, Билли! Сколько воды утекло с тех пор, как я лишился двух своих когтей! – воскликнул он, подняв искалеченную руку.

– Ладно, – сказал капитан. – Ты выследил меня, и я перед тобою. Говори же, зачем пришел?

– Узнаю тебя, Билли, – ответил Черный Пес. – Ты прав, Билли. Этот славный мальчуган, которого я так полюбил, принесет мне стаканчик рому. Мы посидим с тобой, если хочешь, и поговорим без обиняков, напрямик, как старые товарищи. Не правда ли?

Когда я вернулся с бутылкой, они уже сидели за столом капитана друг против друга.

Черный Пес сидел боком, поближе к двери, и одним глазом смотрел на своего старого друга, а другим – на дверь, путь к отступлению.

Он велел мне уйти и оставить дверь открытой настежь.

– Чтобы ты, сыночек, не подсматривал в замочную скважину, – пояснил он.

Я оставил их вдвоем и вернулся к стойке.

Долгое время, несмотря на все старания, я не слышал ничего, кроме невнятного говора. Но мало-помалу голоса становились все громче, и наконец мне удалось уловить несколько слов, главным образом ругань, исходившую из уст капитана.

Раз капитан закричал:

– Нет, нет, нет, нет! И довольно об этом! Слышишь?

И потом снова:

– Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все!

Потом внезапно раздался страшный взрыв ругательств, стол и скамьи с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь клинков, кто-то вскрикнул от боли, и через минуту я увидел Черного Пса, со всех ног бегущего к двери. Капитан гнался за ним. Их кортики были обнажены. У Черного Пса из левого плеча текла кровь. Возле самой двери капитан замахнулся кортиком и хотел нанести убегающему еще один, самый страшный, удар и несомненно разрубил бы ему голову пополам, но кортик зацепился за большую вывеску нашего «Адмирала Бенбоу». На вывеске, внизу, на самой раме, до сих пор можно видеть след от него.

На этом битва кончилась.

Выскочив на дорогу, Черный Пес, несмотря на свою рану, помчался с такой удивительной скоростью, что через полминуты исчез за холмом. Капитан стоял и смотрел на вывеску как помешанный. Затем несколько раз провел рукой по глазам и вернулся в дом.

– Джим, – приказал он, – рому! – Он слегка пошатнулся при этих словах и оперся рукой о стену.

– Вы ранены? – воскликнул я.

– Рому! – повторил он. – Мне нужно убираться отсюда. Рому! Рому!

Я побежал за ромом, но от волнения разбил стакан и запачкал грязью кран бочки. И пока я приводил все в порядок и наливал другой стакан, вдруг я услышал, как в зале что-то грузно грохнулось на пол. Я вбежал и увидел капитана, который во всю свою длину растянулся на полу. Мать, встревоженная криками и дракой, сбежала вниз мне на помощь. Мы приподняли голову капитана. Он дышал очень громко и тяжко. Глаза его были закрыты, лицо побагровело.

– Боже мой, – воскликнула мать. – Какой срам для нашего трактира! А твой бедный отец, как нарочно, лежит больной!

Мы не знали, как помочь капитану, и были уверены, что он ранен насмерть во время поединка с незнакомцем. Я принес рому и попытался влить ему в рот. Но сильные челюсти его были сжаты, как железные.

К счастью, дверь отворилась, и вошел доктор Ливси, приехавший навестить моего больного отца.

– Доктор, помогите! – воскликнули мы. – Что нам делать? Куда он ранен?

– Ранен? – сказал доктор. – Чепуха! Он так же ранен, как – ты или я. У него просто удар. Что делать! Я предупреждал его… Ну, миссис Хокинс, возвращайтесь наверх к мужу и, если можно, ничего не говорите ему. А я попытаюсь спасти эту трижды ненужную жизнь… Джим, принеси мне таз.

Когда я вернулся с тазом, доктор уже засучил у капитана рукав и обнажил его большую, мускулистую руку. Рука была татуирована во многих местах. На предплечье синели четкие надписи: «На счастье», «Попутного ветра» и «Да сбудутся мечты Билли Бонса».

Возле самого плеча была нарисована виселица, на которой болтался человек. Рисунок этот, как мне показалось, был выполнен с истинным знанием дела.

– Пророческая картинка, – заметил доктор, трогая пальцем изображение виселицы. – А теперь, сударь Билли Бонс, если вас действительно так зовут, мы посмотрим, какого цвета ваша кровь… Джим, – обратился он ко мне, – ты не боишься крови?

– Нет, сэр, – сказал я.

– Отлично, – проговорил доктор. – Тогда держи таз.

Он взял ланцет и вскрыл вену.

Много вытекло у капитана крови, прежде чем он открыл глаза и обвел нас мутным взглядом. Он узнал доктора и нахмурил брови. Потом заметил меня и как будто несколько успокоился. Потом вдруг покраснел и, пробуя встать, закричал:

– Где Черный Пес?

– Здесь нет никакого пса, кроме того, что сидит у вас за спиной, – сказал доктор. – Вы пили слишком много рому. И вот вас хватил удар, как я вам предсказывал. И я, против желания, вытащил вас из могилы. Ну, мистер Бонс…

– Я не Бонс, – перебил капитан.

– Не важно, – сказал доктор. – У меня есть знакомый пират, которого зовут Бонсом, и я дал вам это имя для краткости. Запомните, что я вам скажу: один стакан рому вас, конечно, не убьет, но если вы выпьете один стакан, вам захочется выпить еще и еще. И клянусь вам моим париком: если вы не бросите пить, вы в самом скором времени умрете. Понятно? Пойдете туда, куда подобает, как сказано в Библии… Ну, попытайтесь встать. Я помогу вам добраться до постели.

С большим трудом мы втащили капитана наверх и уложили в постель. Он в изнеможении упал на подушку. Он был почти без чувств.

– Так помните, – сказал доктор, – я говорю вам по чистой совести: слово «ром» и слово «смерть» для вас означают одно и то же.

Взяв меня за руку, он отправился к моему больному отцу.

– Пустяки, – сказал он, едва мы закрыли за собой дверь. – Я выпустил из него столько крови, что он надолго успокоится. Неделю проваляется в постели, а это полезно и для него, и для вас. Но второго удара ему не пережить.

Черная метка

Около полудня я вошел к капитану с прохладительным питьем и лекарством. Он лежал в том же положении, как мы его оставили, только немного повыше. Он показался мне очень слабым и в то же время очень возбужденным.

– Джим, – сказал он, – ты один здесь чего-нибудь стоишь. И ты знаешь: я всегда был добр к тебе. Каждый месяц я давал тебе четыре пенса серебром. Видишь, друг, мне скверно, я болен и всеми покинут! И, Джим, ты принесешь мне кружечку рома, не правда ли?

– Доктор… – начал я.

– Все доктора – сухопутные крысы, – сказал он. – А этот ваш здешний доктор – ну что он понимает в моряках? Я бывал в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле, где люди так и падали от Желтого Джека, а землетрясения качали сушу, как морскую волну. Что знает ваш доктор об этих местах? И я жил только ромом, да! Ром был для меня и мясом, и водой, и женой, и другом. И если я сейчас не выпью рому, я буду как бедный старый корабль, выкинутый на берег штормом. И моя кровь будет на тебе, Джим, и на этой крысе, на докторе…

И он снова разразился ругательствами.

– Посмотри, Джим, как дрожат мои пальцы, – продолжал он жалобным голосом. – Я не могу остановить их, чтобы они не дрожали. У меня сегодня не было ни капли во рту. Этот доктор – дурак, уверяю тебя. Если я не выпью рому, Джим, мне будут мерещиться ужасы. Кое-что я уже видел, ей-богу! Я видел старого Флинта, вон там, в углу, у себя за спиной. Видел его ясно, как живого. А когда мне мерещатся ужасы, я становлюсь как зверь – я ведь привык к грубой жизни. Ваш доктор сам сказал, что один стаканчик меня не убьет. Я дам тебе золотую гинею за одну кружечку, Джим!

Он клянчил все настойчивее и был так взбудоражен, что я испугался, как бы его не услышал отец. Отцу в тот день было особенно плохо, и он нуждался в полном покое. К тому же меня поддерживали слова доктора, что один стакан не повредит капитану.

– Не нужно мне ваших денег, – ответил я, потому что предложение взятки очень оскорбило меня. – Заплатите лучше то, что вы должны моему отцу. Я принесу вам стакан, но это будет последний.

Я принес стакан рому. Он жадно схватил его и выпил до дна.

– Вот и хорошо! – сказал он. – Мне сразу же стало лучше. Послушай, друг, доктор не говорил, сколько мне лежать на этой койке?

– По крайней мере неделю, – сказал я. – Не меньше!

– Гром и молния! – вскричал капитан. – Неделю! Если я буду лежать неделю, они успеют прислать мне черную метку. Эти люди уже пронюхали, где я, – моты и лодыри, которые не могли сберечь свое и зарятся теперь на чужое. Разве так настоящие моряки поступают? Вот я, например: я человек бережливый, никогда не сорил деньгами и не желаю терять нажитого. Я опять их надую. Я отчалю от этого рифа и опять оставлю их всех в дураках.

С этими словами он стал медленно приподниматься, схватив меня за плечо с такой силой, что я чуть не закричал от боли. Тяжело, как колоды, опустились его ноги на пол. И его пылкая речь совершенно не соответствовала еле слышному голосу.

После того как он сел на кровати, он долго не мог выговорить ни слова, но наконец произнес:

– Доконал меня этот доктор… В ушах у меня так и поет. Помоги мне лечь…

Но прежде чем я протянул к нему руку, он снова упал в постель и некоторое время лежал молча.

– Джим, – сказал он наконец, – ты видел сегодня того моряка?

– Черного Пса? – спросил я.

– Да, Черного Пса, – сказал он. – Он очень нехороший человек, но те, которые послали его, еще хуже, чем он. Слушай: если мне не удастся отсюда убраться и они пришлют мне черную метку, знай, что они охотятся за моим сундуком. Тогда садись на коня… – ведь ты ездишь верхом, не правда ли? – тогда садись на коня и скачи во весь дух… Теперь уж мне все равно… Скачи хоть к этому проклятому доктору, к крысе, и скажи ему, чтобы он свистнул всех матросов на палубу – всяких там присяжных и судей – и накрыл моих гостей на борту «Адмирала Бенбоу», всю шайку старого Флинта, всех до одного, сколько их еще осталось в живых. Я был первым штурманом… да, первым штурманом старого Флинта, и я один знаю, где находится то место. Он сам все мне передал в Саванне, когда лежал при смерти, вот как я теперь лежу. Видишь? Но ты ничего не делай, пока они не пришлют мне черную метку или пока ты снова не увидишь Черного Пса или моряка на одной ноге. Этого одноногого, Джим, остерегайся больше всего.

– А что это за черная метка, капитан? – спросил я.

– Это вроде как повестка, приятель. Когда они пришлют, я тебе скажу. Ты только не проворонь их, милый Джим, и я разделю с тобой все пополам, даю тебе честное слово…

– Еще ни один моряк не нуждался в лекарстве так, как я.

Вскоре он впал в тяжелое забытье, и я оставил его одного.

Не знаю, как бы я поступил, если бы все шло благополучно. Вероятно, я рассказал бы обо всем доктору, ибо я смертельно боялся, чтобы капитан не пожалел о своей откровенности и не прикончил меня. Но обстоятельства сложились иначе. Вечером внезапно скончался мой бедный отец, и мы позабыли обо всем остальном. Я был так поглощен нашим горем, посещениями соседей, устройством похорон и работой в трактире, что у меня не было времени ни думать о капитане, ни бояться его.

На следующее утро он сошел вниз как ни в чем не бывало. Ел в обычные часы, но без всякого аппетита и, боюсь, выпил больше, чем обыкновенно, потому что сам угощался у стойки. При этом он фыркал и сопел так сердито, что никто не дерзнул запретить ему выпить лишнее. Вечером накануне похорон он был пьян, как обычно. Отвратительно было слышать его разнузданную, дикую песню в нашем печальном доме. И хотя он был очень слаб, мы до смерти боялись его. Единственный человек, который мог бы заткнуть ему глотку – доктор, – был далеко: его вызвали за несколько миль к одному больному, и после смерти отца он ни разу не показывался возле нашего дома.

Я сказал, что капитан был слаб. И действительно, он не только не поправлялся, но как будто становился все слабее. Через силу всходил он на лестницу; шатаясь, ковылял из зала к нашей стойке. Иногда он высовывал нос за дверь – подышать морем, но хватался при этом за стену. Дышал он тяжело и быстро, как человек, взбирающийся на крутую гору.

Он больше не заговаривал со мной и, по-видимому, позабыл о своей недавней откровенности, но стал еще вспыльчивее, еще раздражительнее, несмотря на всю свою слабость. Напиваясь, он вытаскивал кортик и клал его перед собой на стол и при этом почти не замечал людей, погруженный в свои мысли и бредовые видения.

Раз как-то, к нашему величайшему удивлению, он даже стал насвистывать какую-то деревенскую любовную песенку, которую, вероятно, пел в юности, перед тем как отправиться в море.

В таком положении были дела, когда на другой день после похорон – день был пасмурный, туманный и морозный, – часа в три пополудни, я вышел за дверь и остановился на пороге. Я с тоской думал об отце…

Вдруг я заметил человека, который медленно брел по дороге. Очевидно, он был слепой, потому что дорогу перед собою нащупывал палкой. Над его глазами и носом висел зеленый щиток. Сгорбленный старостью или болезнью, он весь был закутан в ветхий, изодранный матросский плащ с капюшоном, который делал его еще уродливее. Никогда в своей жизни не видал я такого страшного человека. Он остановился невдалеке от трактира и громко произнес нараспев странным гнусавым голосом, обращаясь в пустое пространство:

– Не скажет ли какой-нибудь благодетель бедному слепому человеку, потерявшему драгоценное зрение во время храброй защиты своей родины, Англии, да благословит бог короля Георга, в какой местности он находится в настоящее время?

– Вы находитесь возле трактира «Адмирал Бенбоу», в бухте Черного Холма, добрый человек, – сказал я.

Я протянул ему руку, и это ужасное безглазое существо с таким слащавым голосом схватило ее, точно клещами.

Я так испугался, что хотел убежать. Но слепой притянул меня к себе.

– А теперь, мальчик, – сказал он, – веди меня к капитану.

– Сэр, – проговорил я, – я, честное слово, не смею…

– Не смеешь? – усмехнулся он. – Ах, вот как! Не смеешь! Веди меня сейчас же, или я сломаю тебе руку! – И он так повернул мою руку, что я вскрикнул.

– Сэр, – сказал я, – я боялся не за себя, а за вас. Капитан теперь не такой, как всегда. Он сидит с обнаженным кортиком. Один джентльмен уже приходил к нему и…

– Живо, марш! – перебил он меня.

Никогда я еще не слыхал такого свирепого, холодного и мерзкого голоса. Этот голос напугал меня сильнее, чем боль. Я понял, что должен подчиниться, и провел его в зал, где сидел наш больной пират, одурманенный ромом.

Слепой вцепился в меня железными пальцами. Он давил меня всей своей тяжестью, и я едва держался на ногах.

– Веди меня прямо к нему и, когда он меня увидит, крикни: «Вот ваш друг, Билли». Если ты не крикнешь, я вот что сделаю!

И он так вывернул мою руку, что я едва не потерял сознание. Я так боялся слепого нищего, что забыл мой ужас перед капитаном и, открыв дверь зала, дрожащим голосом прокричал те слова, которые слепой велел мне прокричать.

Бедный капитан вскинул глаза вверх и разом протрезвился. Лицо его выражало не испуг, а скорее смертельную муку. Он попытался было встать, но у него, видимо, не хватило сил.

– Ничего, Билли, сиди, где сидишь, – сказал нищий. – Я не могу тебя видеть, но я слышу, как дрожат твои пальцы. Дело есть дело. Протяни свою правую руку… Мальчик, возьми его руки и поднеси к моей правой руке.

Мы оба повиновались ему. И я видел, как он переложил что-то из своей руки, в которой держал палку, в ладонь капитана, сразу же сжавшуюся в кулак.

– Дело сделано, – сказал слепой.

При этих словах он отпустил меня и с проворством, неожиданным в калеке, выскочил из общей комнаты на дорогу. Я все еще стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющемуся стуку его палки.

Прошло довольно много времени, прежде чем мы с капитаном пришли в себя. Я выпустил его запястье, а он потянул к себе руку и взглянул на ладонь.

– В десять часов! – воскликнул он. – Осталось шесть часов. Мы еще им покажем!

И вскочил на ноги, но сейчас же покачнулся и схватился за горло. Так стоял он, пошатываясь, несколько мгновений, потом с каким-то странным звуком всей тяжестью грохнулся на пол.

Я сразу кинулся к нему и позвал мать. Но было поздно. Капитан скоропостижно скончался от апоплексического удара. И странно: мне, право, никогда не нравился этот человек, хотя в последнее время я начал жалеть его, но, увидев его мертвым, я заплакал. Я плакал долго, я истекал слезами. Это была вторая смерть, которая произошла у меня на глазах, и горе, нанесенное мне первой, было еще слишком свежо в моем сердце.

Матросский сундук

Я, конечно, сразу же рассказал матери все, что знал. Может быть, мне следовало рассказать ей об этом раньше. Мы очутились в трудном, опасном положении.

Часть денег, оставшихся после капитана, – если только у него были деньги, – безусловно должна была принадлежать нам. Но вряд ли его товарищи, вроде Черного Пса и слепого нищего, согласились бы отказаться от своей добычи для уплаты долгов покойного. Приказ капитана сесть верхом на коня и скакать за доктором Ливси я выполнить не мог: нельзя было оставить мать одну, без всякой защиты. Об этом нечего было и думать. Но мы не смели долее и оставаться дома: мы вздрагивали даже тогда, когда уголья у нас в очаге падали на железную решетку; мы боялись даже тиканья часов. Всюду нам слышались чьи-то шаги, будто кто-то приближается к нам.

При мысли о том, что на полу лежит мертвое тело и что где-то поблизости бродит омерзительный слепой нищий, который может вот-вот вернуться, волосы мои вставали дыбом. Медлить было нельзя ни минуты. Надо было что-то предпринять. И мы решили отправиться вместе в ближнюю деревушку за помощью. Сказано – сделано. С непокрытыми головами бросились мы бежать сквозь морозный туман.

Уже начинало темнеть.

Деревушка от нас не была видна, но находилась она недалеко, в нескольких стах ярдах от нас, на противоположном берегу соседней бухты. Меня очень ободряло сознание, что слепой нищий появился с другой стороны и ушел, надо полагать, туда же. Шли мы недолго, хотя иногда останавливались, прислушиваясь. Но кругом слышались привычные звуки: гудел прибой и каркали в лесу вороны.

В деревушке уже зажгли свечи, и я никогда не забуду, как их желтоватое сияние в дверях и окнах успокоило нас. Но в этом и заключалась вся помощь, которую мы получили. Ни один из жителей деревни, к их стыду, не согласился пойти с нами в «Адмирал Бенбоу».

Чем больше говорили мы о наших тревогах, тем сильнее все льнули к своим углам. Имя капитана Флинта, мне до той поры незнакомое, было хорошо известно многим из них и приводило их в ужас. Некоторые вспомнили, что однажды, работая в поле неподалеку от «Адмирала Бенбоу», видели на дороге каких-то подозрительных людей. Незнакомцы показались им контрабандистами, и они поспешили домой, чтобы покрепче закрыть свои двери. Кто-то даже видел небольшой люггер в бухте, называемой Логовом Китта. Поэтому одно упоминание о приятелях капитана приводило их в трепет. Находились смельчаки, которые соглашались съездить за доктором Ливси, жившим в другой стороне, но никто не хотел принять участие в охране трактира.

Говорят, что трусость заразительна. Но разумные доводы, напротив, способны внушить человеку храбрость. Когда все отказались идти вместе с нами, мать заявила, что отнюдь не собирается терять деньги, которые принадлежат ее осиротевшему сыну.

– Вы можете робеть сколько угодно, – сказала она, – мы с Джимом не трусливого десятка. Мы вернемся той же дорогой, какой пришли. Мало чести вам, дюжим и широкоплечим мужчинам с такими цыплячьими душами! Мы откроем сундук, хотя бы пришлось из-за него умереть… Я буду очень благодарна, миссис Кроссли, если вы разрешите мне взять вашу сумку, чтобы положить в нее деньги, принадлежащие нам по закону.

Я, конечно, заявил, что пойду с матерью, и, конечно, все заорали, что это безумие. Однако никто, даже из мужчин, не вызвался нас проводить. Помощь их ограничилась тем, что они дали мне заряженный пистолет на случай нападения и обещали держать наготове оседланных лошадей, чтобы мы могли удрать, если разбойники будут гнаться за нами. А один молодой человек поскакал к доктору за вооруженным подкреплением.

Бешено колотилось мое сердце, когда мы отправились в наш опасный путь. Вечер был холодный. Всходила полная луна. Она уже поднялась над горизонтом и краснела в тумане, с каждой минутой сияя все ярче. Мы поняли, что скоро станет светло, как днем, и нас на обратном пути нетрудно будет заметить. Поэтому мы заторопились еще больше. Мы крались вдоль заборов, бесшумно и быстро, и, не встретив на дороге ничего страшного, добрались наконец до «Адмирала Бенбоу».

Войдя в дом, я сразу же закрыл дверь на засов. Тяжело дыша, мы стояли в темноте, одни в пустом доме, где лежало мертвое тело. Затем мать принесла из бара свечу, и, держась за руки, мы вошли в общую комнату. Капитан лежал в том же положении, как мы его оставили, – на спине, с открытыми глазами, откинув одну руку.

– Опусти шторы, Джим, – прошептала мать. – Они могут следить за нами через окно… А теперь, – сказала она, когда я опустил шторы, – надо отыскать ключ от сундука… Но хотела бы я знать, кто решится дотронуться до него…

И она даже чуть-чуть всхлипнула при этих словах. Я опустился на колени. На полу возле руки капитана лежал крохотный бумажный кружок, вымазанный с одной стороны чем-то черным. Я не сомневался, что это и есть черная метка. Я схватил ее и заметил, что на другой ее стороне написано красивым, четким почерком: «Даем тебе срок до десяти вечера».

– У него был срок до десяти, мама, – сказал я. И в то же мгновение наши старые часы начали бить. Этот внезапный звук заставил нас сильно вздрогнуть. Но он и обрадовал нас, так как было только шесть часов.

– Ну, Джим, – сказала мать, – ищи ключ.

Я обшарил карманы капитана один за другим. Несколько мелких монет, наперсток, нитки и толстая игла, кусок свернутого табаку, надкусанный с краю, нож с кривой ручкой, карманный компас, огниво – вот и все, что я там нашел. Я уже начал отчаиваться…

– Может быть, на шее? – сказала мать.

Преодолев отвращение, я разорвал ворот его рубашки. И действительно, на просмоленной веревке, которую я сейчас же перерезал собственным ножом капитана, висел ключ.

Эта удача наполнила наши сердца надеждой, и мы поспешили наверх, в ту тесную комнату, где так долго жил капитан и где со дня его приезда стоял его сундук.

Снаружи это был самый обыкновенный матросский сундук. На крышке видна была буква «Б», выжженная каленым железом. Углы были потерты и сбиты, точно этот сундук отслужил долгую и трудную службу.

– Дай мне ключ, – сказала мать.

Замок поддавался туго, однако ей удалось открыть его, и она в одно мгновение откинула крышку.

На нас пахнуло крепким запахом табака и дегтя. Прежде всего мы увидели новый, старательно вычищенный и выутюженный костюм, очень хороший и, по словам матери, ни разу еще не надеванный. Подняв костюм, мы нашли кучу самых разнообразных предметов: квадрант, жестяную кружку, несколько кусков табаку, две пары изящных пистолетов, слиток серебра, старинные испанские часы, несколько безделушек, не слишком ценных, но преимущественно заграничного производства, два компаса в медной оправе и пять или шесть причудливых раковин из Вест-Индии. Впоследствии я часто думал, зачем капитан, живший такой непоседливой, опасной, преступной жизнью, таскал с собой эти раковины.

Но ничего ценного, кроме слитка серебра и безделушек, мы не нашли, а это нам было не нужно. На самом дне лежал старый шлюпочный плащ, побелевший от соленой воды у многих прибрежных отмелей. Мать нетерпеливо откинула его, и мы увидели последние вещи, лежавшие в сундуке: завернутый в клеенку пакет, вроде пачки бумаг, и холщовый мешок, в котором, судя по звону, было золото.

– Я покажу этим разбойникам, что я честная женщина, – сказала мать – Я возьму только то, что он мне был должен, и ни фартинга больше. Держи сумку миссис Кроссли!

И она начала отсчитывать деньги, перекладывая их из мешка в сумку, которую я держал. Это было трудное дело, отнявшее много времени. Тут были собраны и перемешаны монеты самых разнообразных чеканок и стран: и дублоны, и луидоры, и гинеи, и пиастры, и еще какие-то неизвестные мне. Гиней было меньше всего, а мать моя умела считать только гинеи.

Когда она отсчитала уже половину того, что был должен нам капитан, я вдруг схватил ее за руку. В тихом морозном воздухе пронесся звук, от которого кровь застыла у меня в жилах: постукиванье палки слепого по мерзлой дороге. Стук приближался, и мы прислушивались к нему, затаив дыхание. Затем раздался громкий удар в дверь трактира, после этого ручка двери задвигалась и лязгнул засов – нищий пытался войти. Наступила тишина внутри и снаружи. И наконец опять послышалось постукиванье палки. К нашей неописуемой радости, оно теперь удалялось и скоро замерло.

– Мама, – сказал я, – бери все, и бежим скорей.

Я был убежден, что запертая на засов дверь показалась слепому подозрительной, и побоялся, что он приведет сюда весь свой осиный рой.

И все же как хорошо, что я догадался запереть дверь на засов! Это мог бы понять только тот, кто знал этого страшного слепого.

Но мать, несмотря на весь свой страх, не соглашалась взять ни одной монетой больше того, что ей следовало, и в то же время упрямо не желала взять меньше. Она говорила, что еще нет семи часов, что у нас уйма времени. Она знает свои права и никому не уступит их. Упорно спорила она со мной до тех пор, пока мы вдруг не услыхали протяжный тихий свист, раздавшийся где-то вдалеке, на холме.

Мы сразу перестали препираться.

– А я прихвачу и это для ровного счета, – сказал я, беря пачку завернутых в клеенку бумаг.

Через минуту мы уже ощупью спускались вниз. Свеча осталась у пустого сундука. Я отворил дверь, и мы вышли на дорогу. Нельзя было терять ни минуты. Туман быстро рассеивался. Луна ослепительно озаряла холмы. Только в глубине лощины и у дверей трактира клубилась зыбкая завеса туманной мглы, как бы для того, чтобы скрыть наши первые шаги. Но уже на половине дороги, чуть повыше, у подножия холма, мы должны были неизбежно попасть в полосу лунного света.

И это было не все – вдалеке мы услышали чьи-то быстрые шаги.

Мы обернулись и увидели прыгающий и приближающийся огонек: кто-то нес фонарь.

– Милый, – вдруг сказала мать, – бери деньги и беги. Я чувствую, что сейчас упаду в обморок…

«Мы погибли оба», – решил я. Как проклинал я трусость наших соседей! Как сердился я на свою бедную мать и за ее честность, и за ее жадность, за ее прошлую смелость и за ее теперешнюю слабость!

К счастью, мы проходили возле какого-то мостика. Я помог ей – она шаталась – сойти вниз, к берегу. Она вздохнула и склонилась ко мне на плечо. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я потащил ее вдоль берега и втащил под мост. Боюсь только, что это было сделано довольно грубо. Мостик был низенький, и двигаться под ним можно было только на четвереньках. Я пополз дальше, под арку, а мать осталась почти вся на виду. Это было в нескольких шагах от трактира.

Конец Слепого

Оказалось, что любопытство мое было сильнее страха. Я не мог усидеть на месте. Осторожно вылез я в ложбинку и спрятался за кустом ракитника. Отсюда я отчетливо видел дорогу перед дверью трактира.

Едва я занял свой наблюдательный пост, как появились враги. Их было человек семь или восемь. Они быстро приближались, громко и беспорядочно стуча башмаками. Человек с фонарем бежал впереди всех. За ним следовали трое, держась за руки. Несмотря на туман, я разглядел, что средний в этом «трио» – слепой нищий. Затем я услышал его голос и убедился, что был прав.

– К черту дверь! – крикнул он.

– Есть, сэр! – отозвались двое или трое.

И они кинулись в атаку на дверь «Адмирала Бенбоу»; человек с фонарем шел сзади. У самой двери они остановились и принялись совещаться шепотом. Очевидно, их поразило, что дверь не заперта. Затем опять раздались приказания слепого. Нетерпеливый, свирепый голос его становился все громче и визгливее.

– В дом! В дом! – кричал он, проклиная товарищей за медлительность.

Четверо или пятеро вошли в дом, двое остались на дороге вместе с ужасным нищим. Потом после нескольких минут тишины раздался крик удивления и чей-то голос завопил изнутри:

– Билли мертвый!

Но слепой снова выругал их за то, что они так копаются.

– Обыщите его, подлые лодыри! Остальные наверх, за сундуком! – приказал он.

Они застучали башмаками по ветхим ступеням, и весь дом задрожал от их топота. Затем снова раздались удивленные голоса. Окошко в комнате капитана распахнулось настежь, и вниз со звоном посыпались осколки разбитого стекла. Из окна высунулся человек. Голова его и плечи были хорошо видны при свете месяца. Он крикнул слепому нищему, стоящему внизу на дороге:

– Эй, Пью, здесь уже успели побывать раньше нас!.. Кто-то перерыл весь сундук снизу доверху!

– А то на месте? – проревел Пью.

– Деньги тут.

– К черту деньги! – закричал слепой. – Я говорю о бумагах Флинта.

– Бумаг не видать, – отозвался человек.

– Эй вы, там, внизу, посмотрите, нет ли их на теле! – снова крикнул слепой.

Другой разбойник – вероятно, один из тех, кто остался внизу обыскивать труп капитана, – появился в дверях трактира.

– Его успели обшарить до нас, – сказал он, – нам ничего не оставили.

– Нас ограбили здешние люди. Это тот щенок! – крикнул Пью. – Жаль, что я не выколол ему глаза… Эти люди были здесь совсем недавно. Когда я хотел войти, дверь была заперта на засов. Ищите же их, ребята! Ищите во всех углах…

– Да, они были здесь. Они оставили горящую свечу, – сказал человек в окне.

– Ищите! Ищите! Переройте весь дом! – повторил Пью, стуча палкой.

И вот в нашем старом трактире начался ужасный кавардак. Тяжелые шаги загремели повсюду. Посыпались обломки разбиваемой мебели, захлопали двери вверху и внизу, так что даже окрестные скалы подхватили этот бешеный грохот. Но все напрасно: люди один за другим выходили на дорогу и докладывали, что не нашли нас нигде.

В это мгновение вдали снова раздался тот самый свист, который так напугал мою мать и меня, когда мы считали монеты покойного. На этот раз он прозвучал дважды. Прежде я думал, что этим свистом слепой сзывает своих товарищей на штурм. Но теперь я заметил, что свист раздается со склона холма, обращенного к деревушке, и догадался, что это сигнал, предупреждающий бандитов об опасности.

– Это Дэрк, – сказал один. – Слышите: он свистит два раза. Надо бежать, ребята.

– Бежать?! – крикнул Пью. – Ах вы, олухи! Дэрк всегда был дурак и трус. Нечего слушать Дэрка. Они где-то здесь, поблизости. Они не могли убежать далеко. Вы должны их найти. Ищите же, псы! Ищите! Ищите во всех закоулках! О, дьявол! – воскликнул он. – Будь у меня глаза!

Этот крик несколько приободрил разбойников. Двое из них принялись рыскать между деревьями в роще, но нехотя, еле двигаясь. Они, как мне показалось, больше думали о бегстве, чем о поисках. Остальные растерянно стояли посреди дороги.

– У нас в руках тысячи, а вы мямлите, как идиоты! Если вы найдете эту бумагу, вы станете богаче короля! Бумага эта здесь, в двух шагах, а вы отлыниваете и норовите удрать! Среди вас не нашлось ни одного смельчака, который рискнул бы отправиться к Билли и дать ему черную метку. Это сделал я, слепой! И из-за вас я теряю теперь свое счастье! Я должен пресмыкаться в нищете и выпрашивать гроши на стаканчик, когда я мог бы разъезжать в каретах!

– Но ведь дублоны у нас, – проворчал один.

– А бумагу они, должно быть, припрятали, – добавил другой. – Бери деньги, Пью, и перестань бесноваться.

Пью и правда был вроде бешеного. Последние возражения разбойников окончательно разъярили его. В припадке неистовой злобы он поднял свою клюку и, бросившись вслепую на товарищей, принялся награждать их ударами.

Те, в свою очередь, отвечали злодею ругательствами, сопровождая их ужасными угрозами. Они пытались схватить клюку и вырвать ее у него из рук. Эта ссора была спасением для нас. Пока они дрались и переругивались, с холмов, со стороны деревушки, донесся топот скачущих лошадей. Почти в то же мгновение где-то за изгородью блеснул огонек и грянул пистолетный выстрел. Это был последний сигнал. Он означал, что опасность близка. Разбойники кинулись в разные стороны – одни к морю, по берегу бухты, другие вверх, по откосу холма. Через полминуты на дороге остался один Пью. Они бросили его одного – может быть, забыли о нем в паническом страхе, а может быть, нарочно в отместку за брань и побои. Оставшись один, он в бешенстве стучал палкой по дороге и, протягивая руки, звал товарищей, но окончательно сбился с пути и, вместо того чтобы кинуться к морю, побежал по направлению к деревне.

Он промчался в нескольких шагах от меня, приговаривая плачущим голосом:

– Джонни, Черный Пес, Дэрк… – Он называл и другие имена. – Ведь вы не кинете старого Пью, дорогие товарищи, ведь вы не оставите старого Пью!

Топот коней между тем приближался. Уже можно было различить пять или шесть всадников, озаренных луной. Они неслись во весь опор вниз по склону холма.

Тут слепой сообразил, что идет не туда, куда надо. Вскрикнув, он повернулся и побежал прямо к придорожной канаве, в которую не замедлил скатиться. Но сейчас же поднялся и, обезумев, выкарабкался опять на дорогу, как раз под ноги коню, скакавшему впереди всех.

Верховой хотел спасти его, но было поздно. Отчаянный крик слепого, казалось, разорвал ночную тьму. Четыре копыта лошади смяли и раздавили его. Он упал на бок, медленно перевернулся навзничь и больше не двигался.

Я вскочил на ноги и окликнул верховых. Они остановились, перепуганные происшедшим несчастьем. Я сейчас же узнал их. Скакавший сзади всех был тот самый подросток, который вызвался съездить из деревушки за доктором Ливси. Остальные оказались таможенными стражниками, которых он встретил на пути. У него хватило ума позвать их на помощь. Слухи о каком-то люггере в Логове Китта и прежде доходили до таможенного надзирателя мистера Данса. Дорога к Логову Китта шла мимо нашего трактира, Данс тотчас же поскакал туда в сопровождении своего отряда. Благодаря этой счастливой случайности мы с матерью спаслись от неминуемой смерти.

Пью был убит наповал. Мать мою мы отнесли в деревню. Там дали ей понюхать ароматической соли, обрызгали ее холодной водой, и она очнулась. Несмотря на все перенесенные страхи, она не переставала жаловаться, что не успела взять из капитановых денег всю сумму, которая ей причиталась по праву.

Тем временем таможенный надзиратель Данс поскакал со своим отрядом в Логово Китта. Но стражники спешились и осторожно спускались по склону, ведя лошадей под уздцы, а то и поддерживая их, и постоянно опасаясь засады. И, естественно, к тому времени, когда они добрались наконец до бухты, судно уже успело поднять якорь, хотя и находилось еще неподалеку от берега. Данс окликнул его. В ответ раздался голос, советовавший ему избегать освещенных луной мест, если он не хочет получить хорошую порцию свинца. И тотчас же возле его плеча просвистела пуля.

Вскоре судно обогнуло мыс и скрылось. Мистер Данс, по его собственным словам, чувствовал себя, стоя на берегу, точно «рыба, выброшенная из воды». Он сразу послал человека в Б… чтобы выслали в море куттер.

– Но все это зря, – сказал он. – Они удрали, и их не догонишь. Я рад и тому, – добавил он, – что наступил господину Пью на мозоль.

Я ему уже успел рассказать о слепом.

Вместе с ним я вернулся в «Адмирал Бенбоу». Трудно передать, какой там был разгром. Бандиты, ища меня и мать, сорвали со стены даже часы. И хотя они ничего не унесли с собой, кроме денежного мешка, принадлежавшего капитану, и нескольких серебряных монет из нашей кассы, мне сразу стало ясно, что мы разорены.

Мистер Данс долго ничего не мог понять.

– Ты говоришь, они взяли деньги? Объясни мне, Хокинс, чего же им еще было нужно? Они еще каких-нибудь денег искали?

– Нет, сэр, не денег, – ответил я. – То, что они искали, лежит у меня здесь, в боковом кармане. Говоря по правде, я хотел бы положить эту вещь в более безопасное место.

– Верно, мальчик, верно, – сказал он. – Дай ее мне, если хочешь.

– Я думал дать ее доктору Ливси… – начал я.

– Правильно! – с жаром перебил он меня. – Правильно. Доктор Ливси – джентльмен и судья. Пожалуй, и мне самому следовало бы съездить к нему или к сквайру и доложить о происшедшем. Ведь как-никак, а Пью умер. Я нисколько не жалею об этом, но могут найтись люди, которые взвалят вину на меня, королевского таможенного надзирателя. Знаешь что, Хокинс? Поедем со мной. Я возьму тебя с собой, если хочешь.

Я поблагодарил его, и мы пошли в деревушку, где стояли лошади. Пока я прощался с матерью, все уже сели в седла.

– Доггер, – сказал мистер Данс, – у тебя хорошая лошадь. Посади этого молодца к себе за спину.

Как только я уселся позади Доггера и взялся за его пояс, надзиратель приказал трогаться в путь, и отряд крупной рысью поскакал по дороге к дому доктора Ливси.

Бумаги капитана

Мы неслись во весь опор и наконец остановились у дома доктора Ливси. Весь фасад был погружен во мрак.

Мистер Данс велел мне спрыгнуть с лошади и постучаться. Доггер подставил стремя, чтобы мне было удобнее сойти. На стук вышла служанка.

– Доктор Ливси дома? – спросил я.

– Нет, – отвечала она. – Он вернулся после полудня домой, а теперь ушел в усадьбу пообедать и провести вечер со сквайром.

– В таком случае, мы едем туда, – сказал мистер Данс. До усадьбы было недалеко. Я даже не сел в седло, я побежал рядом с лошадью, держась за стремя Доггера.

Мелькнули ворота парка. Длинная безлиственная, озаренная луной аллея вела к белевшему вдали помещичьему дому, окруженному просторным старым садом. Мистер Данс соскочил с лошади и повел меня в дом. Нас тотчас же впустили туда.

Слуга провел нас по длинному коридору, пол которого был застлан ковром, в кабинет хозяина. Стены кабинета были уставлены книжными шкафами. На каждом шкафу стоял бюст. Сквайр и доктор Ливси сидели возле яркого огня и курили.

Я никогда не видел сквайра так близко. Это был высокий мужчина, более шести футов ростом, дородный, с толстым суровым лицом, огрубевшим и обветренным во время долгих странствий. У него были черные подвижные брови, выдававшие не злой, но надменный и вспыльчивый нрав.

– Войдите, мистер Данс, – сказал он высокомерно и снисходительно. – Добрый вечер!

– Добрый вечер, Данс, – сказал доктор и кивнул головой. – Добрый вечер, друг Джим. Какой попутный ветер занес вас сюда?

Таможенный надзиратель выпрямился, руки по швам, и рассказал все наши приключения, как заученный урок. Посмотрели бы вы, как многозначительно переглядывались эти два джентльмена во время его рассказа! Они слушали с таким любопытством, что даже перестали курить. А когда они услыхали, как мать моя отправилась ночью обратно в наш дом, доктор Ливси хлопнул себя по бедру, а сквайр крикнул «браво» и разбил свою длинную трубку о решетку камина. Мистер Трелони (так, если вы помните, звали сквайра) давно уже оставил свое кресло и расхаживал по комнате, а доктор словно для того, чтобы лучше слышать, стащил с головы свой напудренный парик. Странно было видеть его без парика, с коротко остриженными черными волосами.

Наконец мистер Данс окончил свой рассказ.

– Мистер Данс, – сказал сквайр, – вы благородный человек! А прикончив одного из самых кровожадных злодеев, вы совершили доблестный поступок. Таких надо давить, как тараканов!.. Хокинс, я вижу, тоже малый не промах. Позвони в тот колокольчик, Хокинс. Мистер Данс должен выпить пива.

– Значит, Джим, – сказал доктор, – то, что они искали, находится здесь, у тебя?

– Вот оно, – сказал я и протянул ему завернутый в клеенку пакет.

Доктор осмотрел пакет со всех сторон. По-видимому, ему не терпелось вскрыть его. Но он пересилил себя и спокойно положил пакет в карман.

– Сквайр, – сказал он. – Когда Данс выпьет пива, ему придется вернуться к своим служебным обязанностям. А Джим Хокинс будет ночевать у меня. Если позволите, я попрошу сейчас подать ему холодного паштета на ужин.

– Еще бы, сделайте милость, Ливси! – отозвался сквайр. – Хокинс сегодня заслужил кое-что и побольше.

Передо мной на одном из маленьких столиков поставили большую порцию голубиного паштета. Я был голоден, как волк, и поужинал с большим удовольствием. А тем временем Данс, выслушав немало новых похвал, удалился.

– Ну, сквайр, – сказал доктор.

– Ну, доктор, – сказал сквайр.

– В одно слово! – засмеялся доктор Ливси. – Надеюсь, вы слышали об этом Флинте.

– Слыхал ли я о Флинте?! – воскликнул сквайр. – Вы спрашиваете, слыхал ли я о Флинте? Это был самый кровожадный пират из всех, какие когда-либо плавали по морю. Черная Борода перед Флинтом младенец. Испанцы так боялись его, что, признаюсь вам, сэр, я порой гордился, что он англичанин. Однажды возле Тринидада я видел вдали верхушки его парусов, но наш капитан струсил и тотчас же повернул обратно, сэр, в Порт-оф-Спейн.

– Я слышал о нем здесь, в Англии, – сказал доктор. – Но вот вопрос: были ли у него деньги?

– Деньги! – вскричал сквайр. – Разве вы не слыхали, что рассказывал Данс? Чего могли искать эти злодеи, если не денег? Что им нужно, кроме денег? Ради чего, кроме денег, они стали бы рисковать своей шкурой?

– Мы скоро узнаем, ради чего они рисковали шкурой, – ответил доктор. – Вы так горячитесь, что не даете мне слова сказать. Вот что я хотел бы выяснить: предположим, здесь, у меня в кармане, находится ключ, с помощью которого можно узнать, где Флинт спрятал свои сокровища. Велики ли эти сокровища?

– Велики ли, сэр! – закричал сквайр. – Так слушайте! Если только действительно в наших руках находится ключ, о котором вы говорите, я немедленно в бристольских доках снаряжаю подходящее судно, беру с собой вас и Хокинса и еду добывать это сокровище, хотя бы нам пришлось искать его целый год!

– Отлично, – сказал доктор. – В таком случае, если Джим согласен, давайте вскроем пакет.

И он положил пакет перед собой на стол. Пакет был крепко зашит нитками. Доктор достал свой ящик с инструментами и разрезал нитки хирургическими ножницами. В пакете оказались две вещи: тетрадь и запечатанный конверт.

– Прежде всего посмотрим тетрадь, – предложил доктор.

Он ласково подозвал меня к себе, и я встал из-за стола, за которым ужинал, чтобы принять участие в раскрытии тайны. Доктор начал перелистывать тетрадь. Сквайр и я с любопытством смотрели через его плечо.

На первой странице тетради были нацарапаны всевозможные каракули. Было похоже, что их выводили от нечего делать или для пробы пера. Между прочим, здесь была и та надпись, которую капитан вытатуировал у себя на руке: «Да сбудутся мечты Билли Бонса», и другие в том же роде, например: «Мистер У. Бонс, штурман», «Довольно рому», «У Палм-Ки он получил все, что ему причиталось». Были и другие надписи, совсем непонятные, состоявшие большей частью из одного слова. Меня очень заинтересовало, кто был тот, который получил, «что ему причиталось», и что именно ему причиталось. Быть может, удар ножом в спину?

– Ну, из этой страницы не много выжмешь, – сказал доктор Ливси.

Десять или двенадцать следующих страниц были полны странных бухгалтерских записей. На одном конце строки стояла дата, а на другом – денежный итог, как и обычно в бухгалтерских книгах. Но вместо всяких объяснений в промежутке стояло только различное число крестиков. Двенадцатым июня 1745 года, например, была помечена сумма в семьдесят фунтов стерлингов, но все объяснения, откуда она взялась, заменяли собой шесть крестиков. Изредка, впрочем, добавлялось название местности, например: «Против Каракаса», или просто помечались широта и долгота, например: «62°1720„, 19°240“.

Записи велись в течение почти двадцати лет. Заприходованные суммы становились все крупнее. И в самом конце, после пяти или шести ошибочных, зачеркнутых подсчетов, был подведен итог, и внизу подписано. «Доля Бонса».

– Я ничего не могу понять, – сказал доктор Ливси.

– Все ясно, как день! – воскликнул сквайр. – Перед нами приходная книга этого гнусного пса. Крестиками заменяются названия потопленных кораблей и ограбленных городов. Цифры обозначают долю этого душегуба в общей добыче. Там, где он боялся неточности, он вставлял некоторые пояснения. «Против Каракаса», например. Это значит, что против Каракаса было ограблено какое-то несчастное судно. Бедные моряки, плывшие на нем, давно уже гниют среди кораллов.

– Правильно! – сказал доктор. – Вот что значит быть путешественником! Правильно! И доля его росла, по мере того как он повышался в чине.

Ничего больше в этой тетради не было, кроме названий некоторых местностей, записанных на чистых листах, и таблицы для перевода английских, испанских и французских денег в ходячую монету.

– Бережливый человек! – воскликнул доктор. – Его не обсчитаешь.

– А теперь, – сказал сквайр, – посмотрим, что здесь.

Конверт был запечатан в нескольких местах. Печатью служил наперсток – может быть, тот самый наперсток, который я нашел у капитана в кармане. Доктор осторожно сломал печати, и на стол выпала карта какого-то острова, с широтой и долготой, с обозначением глубин моря возле берегов, с названием холмов, заливов и мысов. Вообще здесь было все, что может понадобиться, чтобы без всякого риска подойти к неведомому острову и бросить якорь.

Остров имел девять миль в длину и пять в ширину. Он напоминал жирного дракона, ставшего на дыбы. Мы заметили две гавани, хорошо укрытые от бурь, и холм посередине, названный «Подзорная Труба».

На карте было много добавлений, сделанных позже. Резче всего бросались в глаза три крестика, сделанных красными чернилами, – два в северной части острова и один в юго-западной. Возле этого последнего крестика теми же красными чернилами мелким, четким почерком, совсем не похожим на каракули капитана, было написано:

На оборотной стороне карты были пояснения, написанные тем же почерком. Вот они:

«Высокое дерево на плече Подзорной Трубы, направление к С. от С.-С.-В.

Остров Скелета В.-Ю.-В. и на В.

Десять футов.

Слитки серебра в северной яме. Отыщешь ее на склоне восточной горки, в десяти саженях к югу от черной скалы, если стать к ней лицом.

Оружие найти легко в песчаном холме на С. оконечности Северного мыса, держась на В. и на четверть румба к С.

Д. Ф.»

И все. Эти записи показались мне совсем непонятными. Но, несмотря на свою краткость, они привели сквайра и доктора Ливси в восторг.

– Ливси, – сказал сквайр, – вы должны немедленно бросить вашу жалкую практику. Завтра я еду в Бристоль. Через три недели… нет, через две недели… нет через десять дней у нас будет лучшее судно, сэр, и самая отборная команда во всей Англии. Хокинс поедет юнгой… Из тебя выйдет прекрасный юнга, Хокинс… Вы, Ливси, – судовой врач. Я – адмирал. Мы возьмем с собой Редрута, Джойса и Хантера. Попутный ветер быстро домчит нас до острова. Отыскать там сокровища не составит никакого труда. У нас будет столько монет, что нам хватит на еду, мы сможем купаться в них, швырять их рикошетом в воду…

– Трелони, – сказал доктор, – я еду с вами. Ручаюсь, что мы с Джимом оправдаем ваше доверие. Но есть один человек, на которого я боюсь положиться.

– Кто он? – воскликнул сквайр. – Назовите этого пса, сэр!

– Вы, – ответил доктор, – потому что вы не умеете держать язык за зубами. Не мы одни знаем об этих бумагах. Разбойники, которые сегодня вечером разгромили трактир, – как видите, отчаянно смелый народ, а те разбойники, которые оставались на судне, – и, кроме них, смею сказать, есть и еще где-нибудь поблизости – сделают, конечно, все возможное, чтобы завладеть сокровищами. Мы нигде не должны показываться поодиночке, пока не отчалим от берега. Я останусь здесь вместе с Джимом до отъезда. Вы берите Джойса и Хантера и отправляйтесь с ними в Бристоль. И, самое главное, мы никому не должны говорить ни слова о нашей находке.

– Ливси, – ответил сквайр, – вы всегда правы. Я буду нем как могила.

Судовой повар

Я еду в Бристоль

На подготовку к плаванию ушло гораздо больше времени, чем воображал сквайр. Да и вообще все наши первоначальные планы пришлось изменить. Прежде всего не осуществилось желание доктора Ливси не разлучаться со мной: ему пришлось отправиться в Лондон искать врача, который заменил бы его в наших местах на время его отсутствия. У сквайра было много работы в Бристоле. А я жил в усадьбе под присмотром старого егеря Редрута, почти как пленник, мечтая о неведомых островах и морских приключениях. Много часов провел я над картой и выучил ее наизусть. Сидя у огня в комнате домоправителя, я в мечтах своих подплывал к острову с различных сторон. Я исследовал каждый его вершок, тысячи раз взбирался на высокий холм, названный Подзорной Трубой, и любовался оттуда удивительным, постоянно меняющимся видом. Иногда остров кишел дикарями, и мы должны были отбиваться от них. Иногда его населяли хищные звери, и мы должны были убегать от них. Но все эти воображаемые приключения оказались пустяками в сравнении с теми странными и трагическими приключениями, которые произошли на самом деле.

Неделя шла за неделей. Наконец в один прекрасный день мы получили письмо. Оно было адресовано доктору Ливси, но на конверте стояла приписка:

«Если доктор Ливси еще не вернулся, письмо вскрыть Тому Редруту или молодому Хокинсу».

Разорвав конверт, мы прочли – вернее, я прочел, потому что егерь разбирал только печатные буквы, – следующие важные сообщения:

«Гостиница „Старый якорь“,

Дорогой Ливси!

Не знаю, где вы находитесь, в усадьбе или все еще в Лондоне, – пишу одновременно и туда и сюда.

Корабль куплен и снаряжен. Он стоит на якоре, готовый выйти в море. Лучше нашей шхуны и представить себе ничего невозможно. Управлять ею может младенец. Водоизмещение – двести тонн. Название – «Испаньола».

Достать ее помог мне мой старый приятель Блендли, который оказался удивительно ловким дельцом. Этот милый человек работал для меня, как чернокожий. Впрочем, и каждый в Бристоле старался помочь мне, стоило только намекнуть, что мы отправляемся за нашим сокровищем…»

– Редрут, – сказал я, прерывая чтение, – доктору Ливси это совсем не понравится. Значит, сквайр все-таки болтал…

– А кто важнее: сквайр или доктор? – проворчал егерь. – Неужели сквайр должен молчать, чтобы угодить какому-то доктору Ливси?

«Блендли сам отыскал „Испаньолу“, и благодаря его ловкости она досталась нам буквально за гроши. Правда, в Бристоле есть люди, которые терпеть не могут Блендли. Они имеют наглость утверждать, будто этот честнейший человек хлопочет только ради барыша, будто „Испаньола“ принадлежит ему самому и будто он продал ее мне втридорога. Это бесспорно клевета. Никто, однако, не осмеливается отрицать, что „Испаньола“ – прекрасное судно.

Итак, корабль я достал без труда. Правда, рабочие снаряжают его очень медленно, но со временем все будет готово. Гораздо больше пришлось мне повозиться с подбором команды.

Я хотел нанять человек двадцать – на случай встречи с дикарями, пиратами или проклятым французом. Я уже из сил выбился, а нашел всего шестерых, но затем судьба смилостивилась надо мной, и я встретил человека, который сразу устроил мне все это дело.

Я случайно разговорился с ним в порту. Оказалось, что он старый моряк. Живет на суше и держит таверну. Знаком со всеми моряками в Бристоле. Жизнь на суше расстроила его здоровье, он хочет снова отправиться в море и ищет место судового повара. В то утро, по его словам, он вышел в порт только для того, чтобы подышать соленым морским воздухом.

Эта любовь к морю показалась мне трогательной, да и вас она, несомненно, растрогала бы. Мне стало жалко его, и я тут же на месте предложил ему быть поваром у нас на корабле. Его зовут Долговязый Джон Сильвер. У него нет одной ноги. Но я считаю это самой лучшей рекомендацией, так как он потерял ее, сражаясь за родину под начальством бессмертного Хока . Он не получает пенсии, Ливси. Видите, в какие ужасные времена мы живем!

Да, сэр, я думал, что я нашел повара, а оказалось, что я нашел целую команду.

С помощью Сильвера мне в несколько дней удалось навербовать экипаж из настоящих, опытных, просоленных океаном моряков. Внешность у них не слишком привлекательная, но зато, судя по их лицам, все они – люди отчаянной храбрости. Имея такую команду, мы можем сражаться хоть с целым фрегатом.

Долговязый Джон посоветовал мне даже рассчитать кое-кого из тех шести или семи человек, которых я нанял прежде. Он в одну минуту доказал мне, что они пресноводные увальни, с которыми нельзя связываться, когда отправляешься в опасное плавание.

Я превосходно себя чувствую, ем, как бык, сплю, как бревно. И все же я не буду вполне счастлив, пока мои старые морячки не затопают вокруг шпиля. В открытое море! К черту сокровища! Море, а не сокровища, кружит мне голову. Итак, Ливси, приезжайте скорей! Не теряйте ни часа, если вы меня уважаете.

Отпустите молодого Хокинса проститься с матерью. Редрут может сопровождать его. Потом пусть оба, не теряя времени, мчатся в Бристоль.

Джон Трелони.

Сквайр – дворянский титул в Англии.
Юферс – блок для натягивания вант.
Протягивать под килем – вид наказания в английском флоте в XVIII веке.
Олд Бейли – суд в Лондоне.
Иллюминатор – круглое окно в борту судна.

Остров Сокровищ

Роберт Льюис Стивенсон

Самые настоящие мальчишки

Знаменитый роман Роберта Льюиса Стивенсона (1850–1894) повествует о захватывающих и опасных приключениях юного Джима и его старших товарищей, отправившихся на поиски пиратского клада.

Джиму пришлось столкнуться с такими серьёзными испытаниями, которые не выдержал бы и взрослый. Но мужество, благородство, честность и доброта этого замечательного мальчишки помогли ему справиться со всеми трудностями!

Самый любимый и захватывающий приключенческий роман всех времён и народов с новыми потрясающими иллюстрациями!

Для среднего школьного возраста.

Роберт Стивенсон

Остров Сокровищ

Часть первая

Старый пират

Новый постоялец трактира «Адмирал Бенбоу»

Эта история началась в тот день, когда возле трактира «Адмирал Бенбоу», который содержал мой отец, появился старый загорелый моряк со шрамом на щеке. Помню, как он окинул взглядом нашу бухту и вдруг хриплым голосом прогорланил начало старой матросской песни:

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Потом он стукнул своей палкой, похожей на гандшпуг, в нашу дверь, и когда отец открыл ему, грубо потребовал рому.

– Что ж, неплохое место для стоянки! – проговорил он, прихлёбывая из стакана. – Я, пожалуй, брошу здесь якорь ненадолго. Человек я простой. Ром, яичница, свиная грудинка, да ещё вид на море – вот всё, что мне нужно. А пока держите!

С этими словами он бросил к порогу несколько золотых монет.

– Когда понадобится – скажете, дам ещё, – добавил он и велел заносить его сундук.

Как мы узнали позднее, звали его Билли Бонс, но сам он велел называть себя капитаном. И в самом деле, несмотря на потрёпанную одежду и грубые манеры, на простого матроса новый постоялец не походил.

Был он неразговорчив. Днём бродил по берегу с подзорной трубой, время от времени разглядывая морскую даль, а по вечерам сидел в трактире у огня и пил ром. В разговоры он ни с кем не вступал, а в ответ на вопросы только свирепо шевелил бровями да свистел носом наподобие пароходной сирены. Так что вскоре все оставили его в покое, что ему, похоже, и было нужно. А если к нам заходил какой-нибудь моряк, направлявшийся в Бристоль, он долго и настороженно наблюдал за ним из-за занавески, прежде чем выйти.

Я-то понимал, в чём тут дело. Однажды капитан по секрету пообещал платить мне по четыре пенса в месяц, чтобы я следил, не появится ли где одноногий моряк, и если увижу, сразу сообщил ему.

Ох, и намучился же я за эти четыре пенса! Этот одноногий снился мне каждую ночь. Он преследовал меня, перепрыгивая через валуны и заборы. Иногда он представлялся мне каким-то чудовищем – единственная нога росла у него то из груди, то из спины. И я просыпался в холодном поту.

И всё же самого капитана я боялся гораздо больше. В иные вечера он так накачивался ромом, что начинал распевать жуткие морские песни. А порой звал посетителей к своему столу, угощал всех вином и требовал, чтоб ему подпевали хором. И все послушно подхватывали, стараясь перекричать друг друга, потому что капитан был страшен в гневе. А гневался он по любому поводу и никого тогда не выпускал из трактира, пока выпитый ром не валил его с ног.

А иногда он заставлял слушать его рассказы, и это было страшней всего. Леденящие душу истории о кораблекрушениях, о зверствах пиратов, о виселицах и других жестоких казнях приводили в трепет не только меня, но и взрослых слушателей. Судя по всему, жизнь его прошла в окружении одних лишь злодеев и мерзавцев.

Мой отец поначалу опасался, что капитан распугает всех посетителей. Но как ни странно, местных жителей тянуло к нему. Он привнёс в их жизнь нечто новое, он был частью того мира, где происходят необыкновенные, яркие события, где бушуют штормы и кипят страсти. «Вот это настоящий морской волк!» – восхищалась молодёжь. Да, именно такие люди приносили Англии славу «грозы морей».

Впрочем, убытки от него тоже были немалые. Прошёл месяц, другой; деньги, полученные нами от него в первый день, давно кончились, а новых он не платил. Отец попытался однажды напомнить капитану об оплате, но тот так зарычал в ответ, что бедняга в ужасе выскочил за дверь. Думаю, что страх перед постояльцем ускорил его преждевременную кончину.

Так всё и продолжалось – капитан по-прежнему старался ни с кем не общаться, кроме тех вечеров, когда был сильно пьян. Писем он не получал и сам никуда не писал. Одежда его ветшала, а другой у него, похоже, не было. И никто ни разу не видел, чтобы он заглядывал в свой сундук.

Билли Бонс

Все, как и прежде, трепетали перед ним, и только один человек осмелился возразить ему. Случилось это так.

Однажды вечером к моему хворающему отцу пришёл доктор Ливси. Осмотрев больного и наскоро пообедав тем, что приготовила моя мать, он спустился в общую комнату. Сразу стало заметно, насколько доктор отличается от деревенской голытьбы. В безупречном костюме, белоснежном парике, изящный, вежливый, он сел и, не спеша покуривая трубку, завёл разговор с садовником.

Билли Бонс в этот вечер как раз нагрузился ромом и в одиночестве сидел, навалившись на стол. Вдруг он заревел во всю глотку:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца,

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Пей, и дьявол тебя доведёт до конца,

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Все уже привыкли к этой песне, но доктору она явно не понравилась. Он прервал беседу и недовольно взглянул на поющего. А тот изо всей силы трахнул кулаком по столу, требуя тишины.

Все тут же умолкли, и лишь доктор продолжил неторопливый разговор о лекарствах от ревматизма. Капитан сверкнул на него глазом и вновь ударил кулаком перед собой.

– Эй, там, на палубе, молчать! – заорал он, вдобавок грязно выругавшись.

– Это вы мне, сэр? – спросил Ливси.

– Именно тебе! – И пьяный невежа подтвердил свои слова ещё более мерзкой бранью.

– В таком случае, позвольте вам заметить, – сказал доктор, – что если вы не прекратите пьянствовать, то вскоре на этом свете станет одним гнусным негодяем меньше.

Надо было видеть, как взбесился капитан! Изрыгая проклятья, он вскочил на ноги, выхватил матросский нож и объявил, что пригвоздит им доктора к стене.

Доктор и бровью не повёл. Он даже не повернулся к пьяному, и взглянув на него через плечо, спокойно произнёс:

– Если вы немедленно не уберёте нож, то клянусь честью, через пару дней будете болтаться в петле по решению здешнего разъездного суда.

Их взгляды встретились – и неустрашимый капитан вдруг опустил глаза. Он сунул нож в карман и грузно опустился на скамью, ворча, словно побитый старый кобель.

– И отныне, сэр, – продолжал Ливси, – за вами будет установлен строгий надзор. Я здесь не только врач, но и судья. Имейте в виду – если вы ещё хоть раз посмеете кому-нибудь нагрубить, как сейчас, вас вышвырнут отсюда в два счёта. Благодарю за внимание.

И даже после того, как доктор уехал, Билли Бонс весь этот вечер и ещё несколько дней был

Страница 2 из 6

кроток и тих, как мышь.

Доктор Ливси

Визит Чёрного Пса

Когда пришла зима и начались трескучие морозы, стало ясно, что мой отец вряд ли дотянет до весны. Всё хозяйство осталось на нас с матерью, и нам было уже не до капитана.

Как-то ранним морозным утром, когда солнце ещё не взошло и освещало лишь вершины холмов да море вдали, капитан, поднявшись раньше обычного, отправился к морю. Я видел, как он, держа под мышкой подзорную трубу и бормоча что-то себе под нос, скрылся за высоким утёсом.

Мать оставалась в комнате отца, и я принялся накрывать стол к завтраку. Вдруг дверь отворилась, и на пороге появился незнакомец.

Привыкнув разглядывать моряков – не важно, одноногих или нет – я был несколько озадачен. У гостя было землистое, а не загорелое лицо, и кроме кортика в нём не было ничего морского. Но почему-то мне сразу показалось, что он моряк.

Сначала он попросил рому, но после раздумал и, усевшись за стол, подозвал меня к себе.

– Не иначе, ты накрываешь стол для моего приятеля Билли?

Я ответил, что стол накрыт для нашего постояльца, который просит называть его капитаном.

– Так и есть, – улыбнулся гость. – Билли всегда мечтал, чтоб его так величали. А ещё у него на правой щеке шрам, не так ли? И манеры у него самые приятные, особенно когда выпьет… Одним словом: как бы мне повидаться с моим старым добрым другом Билли?

– Он отправился на прогулку.

– А далеко?

Я указал на утёс за окном.

– И давно?

– Не слишком.

Он ещё о чём-то расспросил меня и наконец удовлетворённо кивнул.

– Ну что ж, думаю, Билли обрадуется мне не меньше, чем дармовой выпивке.

Но глядя на зловещее выражение его лица, я в этом усомнился. Впрочем, меня это не касалось, и я направился к дверям. Однако незнакомец не дал мне уйти.

– Тебе, я полагаю, лучше остаться. И не вздумай мне перечить, мой мальчик. Если бы ты поплавал с такими людьми, как Билли! У них было не принято повторять дважды… А-а, вот, кажется, и мой долгожданный приятель! Ну-ка, сынок, давай разыграем старину Билли, дай ему бог здоровья…

Мне было не по себе, когда он заставил меня спрятаться вместе с ним за открытой дверью. К тому же гость и сам изрядно трусил – я видел, как он ухватился за кортик и чуть выдвинул его из ножен.

И вот в трактир ввалился капитан. Захлопнув дверь, он двинулся к накрытому столу.

– Билли! – негромко окликнул его незнакомец.

Капитан развернулся на каблуках – и с его лица словно сошёл загар. Наверное, так бледнеют при встрече с привидением.

– Ты что же, не узнаёшь своего корабельного товарища?

Капитан открывал и закрывал рот, будто рыба на песке.

– Чёрный Пёс! – с трудом выговорил он.

– Он самый, – улыбнулся незнакомец. – А почему бы Чёрному Псу не навестить старого друга? Ведь сколько воды и рому утекло с тех пор, как я лишился пары когтей! – И он поднял руку, на которой не хватало двух пальцев.

– Ладно, – сказал капитан. – Раз уж выследил меня, говори скорей, зачем пришёл.

– Узнаю старину Билли! Что ж, поговорим, а мальчик пока что подаст нам рому.

Когда я принёс бутылку, Чёрный Пёс отправил меня на кухню, а дверь велел оставить открытой.

– Это чтобы у тебя, дружок, не было соблазна подсмотреть в замочную скважину, – пояснил он.

Мне из кухни поначалу был слышен только неразборчивый говор. Но капитан постепенно повышал голос. Наконец он прокричал:

– Нет, нет, ни за что! И хватит об этом!

– Уж если быть вздёрнутым, то вместе со всеми!

В ответ послышалась грубая брань, затем раздался грохот опрокинутой мебели, лязг стали и чей-то вскрик. Выглянув в дверь, я увидел, как капитан гонится за своим гостем, бегущим к двери. Оба держали кортики, а у Чёрного Пса на плече была кровь. У самой двери капитан замахнулся, чтобы вонзить кортик в спину убегающему, но лезвие зацепилось за вывеску «Адмирал Бенбоу» – след на ней виден до сих пор.

Чёрный Пёс

Чёрный Пёс выскочил на дорогу, и только мы его и видели. А капитан застыл в дверях, тупо глядя на вывеску. Затем он провёл рукой по лицу и ухватился за дверной косяк.

– Джим, рому! – прохрипел он.

– Вы не ранены? – воскликнул я.

– Я сказал, рому! – повторил капитан. – Нужно сматываться…

Но уже возвращаясь с ромом, я услыхал, как что-то тяжело грохнулось об пол, и увидел капитана, растянувшегося во весь рост посреди комнаты. Лицо его было багровым, он часто и тяжело дышал.

Мы с матерью пытались помочь ему. Я хотел влить ром ему в рот, но его челюсти были сжаты, глаза он тоже не открывал.

На наше счастье, как раз пришёл доктор Ливси, чтобы осмотреть моего отца.

– Доктор, помогите! – взмолились мы. – Он, кажется, ранен…

– Это не рана, – ответил доктор. – Это называется «удар». Иначе и быть не могло… Неси таз, Хокинс. Нечего делать, попытаемся спасти эту трижды никчёмную жизнь. Надеюсь, ты не боишься крови?

Когда доктор засучил капитану рукав, на мускулистой загорелой руке стали видны татуировки: «На счастье», «Семь футов под килем», «Удачи Билли Бонсу», а также рисунок человека на виселице.

– Очень подходящий сюжет, – усмехнулся Ливси и ланцетом вскрыл капитану вену.

Много вытекло тёмной крови из его руки, прежде чем капитан очнулся.

– Где Чёрный Пёс? – первым делом спросил он, пытаясь подняться.

– Нет здесь никаких псов, кроме одного, по кличке Ром, который грызёт вас изнутри, – ответил доктор. – Я же говорил, будете столько пить – плохо кончите. Вот вас и хватил апоплексический удар. А мне, поверьте, не доставило ни малейшей радости вытаскивать вас с того света. И предупреждаю вас, мистер Бонс…

– Я не Бонс, – пробормотал капитан.

– Не важно. Но если вы ещё раз напьётесь, то клянусь моим париком, скоро отправитесь в преисподнюю, где вас, по-видимому, ждут не дождутся.

Мы еле втащили капитана наверх и уложили в постель.

– Теперь для вас слово «ром» означает «смерть», – сказал напоследок доктор. – Один стакан вас, конечно, не убьёт, но ведь вы не сможете остановиться. А второго удара вам не пережить.

Чёрная метка

В полдень я принёс капитану лекарство.

– Но ведь доктор… – начал было я.

Он перебил меня грубой бранью.

– Ваш доктор – просто дурак. Что он понимает? И что он знает о моей жизни? В тех краях, где бывал я, где от землетрясений суша под ногами качалась как палуба, где люди дохли словно мухи от жёлтой лихорадки – меня спасал только ром. Он был мне и пищей, и водой, и женою, и другом. А сейчас без глотка рома я буду как разбитое судно, выброшенное на берег. К тому же мне начнут являться призраки – да-да, я уже видел старого Флинта вон там, в углу. От таких кошмаров я зверею… И потом, доктор сам сказал, что один стаканчик мне не повредит. Я дам тебе за него золотую гинею… А иначе я околею, и ты будешь виноват!

В самом деле, я вспомнил слова доктора, и это меня несколько успокоило.

– Деньги ваши мне не нужны, – гордо ответил я. –

Страница 3 из 6

Так и быть, стакан я вам принесу, но только один.

Я принёс ром, и капитан выпил его одним духом.

– Ну вот и славно! – сказал он. – Сразу полегчало. И сколько мне придётся лежать?

– Доктор сказал – неделю, не меньше…

– Гром и молния! – воскликнул Билли Бонс. – Какую там неделю? Говорю же, мне надо убираться отсюда, а то они пришлют мне чёрную метку…

Он попытался встать, однако ноги его не держали.

– Проклятый докторишка, – бормотал он. – Всю кровь у меня выкачал… Слушай, Джим, ты видел сегодня Чёрного Пса? Так вот, это страшные люди. Они меня выследили, но знай – я им не нужен, они добираются до моего сундука. То, что в нём лежит, дал мне перед смертью сам Флинт, и теперь я один знаю, где находится то место… Если они пришлют мне чёрную метку, скачи во всю прыть… ну, хотя бы к этому чистюле-доктору – пусть соберёт всяких там судейских и понятых, чтобы накрыть всю эту шайку прямо здесь, в трактире!.. Но это только после чёрной метки, или если увидишь одноногого моряка. Вот кого опасайся больше всего…

– А что это – «чёрная метка»? – спросил я.

– Ну, что-то вроде повестки. Так что ты не прозевай, мой мальчик, и клянусь тебе… мы с тобой разделим всё пополам…

Он явно начал заговариваться, а вскоре впал в забытьё.

Я подумал – а вдруг он пожалеет о своей откровенности и прикончит меня? – и хотел было сразу отправиться к доктору. Но в этот день моему отцу стало хуже, и к вечеру он скончался. От горя и свалившихся на нас хлопот мы с матерью и думать забыли о постояльце и о нашем страхе перед ним.

А поутру капитан как ни в чём не бывало спустился вниз. К вечеру он по обыкновению напился пьян и, несмотря на готовящиеся похороны, распевал во всю глотку свою разухабистую песню, положив перед собой кортик. Он был ещё очень слаб, но мною опять овладел прежний страх. К тому же доктор был далеко – его вызвали к больному в дальний поселок.

На следующий день после похорон я вышел на улицу. Утро выдалось студёное и туманное, под стать моим тоскливым мыслям об отце.

Вдруг я увидел, как по дороге, ощупывая её палкой, идёт сгорбленный старик в драном матросском плаще с капюшоном. Над глазами у него торчал зелёный козырёк. По-видимому, он был слеп. Дойдя до трактира, старик остановился и, неизвестно к кому обращаясь, гнусавым голосом проблеял нараспев:

– Не сообщит ли какой-нибудь добрый человек несчастному слепому, утратившему зрение в боях за родную Англию – да продлит Господь дни короля Георга, – в какой благословенной местности он находится в данный момент?

– Вы находитесь в бухте Чёрного Холма, возле трактира «Адмирал Бенбоу», – ответил я.

Я содрогнулся, когда этот мерзкий безглазый призрак вцепился в протянутую мной руку, словно клещами.

– А теперь, мой милый, проводи меня к капитану.

– Сэр, – пролепетал я, – честное слово, я боюсь…

– Ах, вот оно что! – ухмыльнулся он. – А остаться без руки ты не боишься?

И он так вывернул мне локоть, что я вскрикнул.

– Поверьте, сэр, я не за себя боюсь, а за вас. Капитан всё время сидит с обнажённым кортиком. Он уже ранил одного…

– А ну, пошевеливайся! – перебил меня слепой.

– Как только он меня увидит, кричи: «Вот ваш друг, Билли!», а иначе…

И своими железными пальцами слепой скрутил мне руку так, что я едва не лишился чувств. Этого нищего я уже боялся больше, чем капитана, и поэтому сделал всё, как он велел.

Увидев гостя, Билли Бонс моментально протрезвел. Лицо его исказила гримаса, но не испуганная, а скорее страдальческая. Он попытался встать, и не смог.

– Ничего, Билли, сиди, где сидишь, – сказал нищий. – Мне и без глаз слышно, как тебе тяжело. Но дело есть дело. Протяни свою правую руку… А ты, мальчик, поднеси её к моей.

И я увидел, как он переложил что-то в ладонь капитана, тут же сжавшего кулак.

– Дело сделано, – произнёс слепой.

Сказав это, он выпустил меня, с неожиданным проворством выскочил за дверь, и его палка вновь застучала по мёрзлой дороге.

Капитан не сразу пришёл в себя. Разжав пальцы, он посмотрел на ладонь.

– Равно в десять! – вскричал он. – Ещё целых шесть часов. Ну, я им устрою…

Тут он покачнулся, схватился за горло и, захрипев, грохнулся лицом вниз.

Я бросился к нему, перевернул его на спину, но было уже поздно. Доктор не ошибся – второго апоплексического удара Билли Бонс не выдержал.

И странное дело – я ведь никогда не любил и всегда боялся этого человека, но теперь, стоя над несчастным, никому не нужным мертвецом, я не мог сдержать слёз.

Сундук капитана

После того, как я рассказал матери обо всём, что знал, мы решили, что имеем право хотя бы на часть денег капитана – если, конечно, они у него были. Но ведь за его сундуком охотилась компания Чёрного Пса и слепого нищего. И они наверняка были где-то поблизости. Оставить мать одну я не мог – мы и вдвоём-то вздрагивали от малейшего шума. Тогда было решено – пока не стемнело, отправиться в соседнюю деревню.

Дрожа от холода и от страха, мы всю дорогу бежали сквозь туман, пока не увидели свет в окнах ближайших домов.

Местные жители оказались гораздо трусливее нас. Наши рассказы и просьбы о помощи только наводили на всех ужас. Одно упоминание имени капитана Флинта вызывало у них панический страх. Про Билли Бонса они тоже были наслышаны, и о том, чтобы защищать от его приятелей чужой трактир, не могло быть и речи.

Малодушие этих здоровенных мужчин, как ни удивительно, придало решимости слабой женщине. И моя мать объявила, что не собирается лишать своего единственного осиротевшего сына денег, которые задолжали его отцу.

Все подняли крик, что, мол, это безумие, но проводить нас так никто и не вызвался. Впрочем, мне дали заряженный пистолет и пообещали приготовить лошадей, если мы будем удирать от погони. Нашёлся, правда, один смельчак, поскакавший к доктору за подмогой.

Обратный путь был ещё тревожнее, но, к счастью, мы никого не встретили и благополучно добрались до трактира.

Войдя, я первым делом задвинул засов. Мать принесла свечу, и мы увидели капитана, по-прежнему лежавшего на спине с открытыми глазами и откинутой в сторону рукой. Рядом с ладонью лежал чёрный бумажный кружок – та самая «чёрная метка». Я поднял её и на обороте увидел надпись, сделанную ровным изящным почерком: «Последний срок – до десяти вечера».

– Они дали ему срок до десяти, мама, – сказал я.

И в этот момент начали бить наши старые часы. Мы вздрогнули, но потом вздохнули с облегчением – они пробили только шесть.

– Закрой шторы, Джим, – прошептала мать. – Попробуем найти у него ключ от сундука.

Я обшарил все карманы на мертвеце, но ключа не нашёл.

– Посмотри на шее, –

Страница 4 из 6

подсказала мать.

С трудом преодолев отвращение, я расстегнул ворот его рубахи – и в самом деле, на просмолённой верёвке висел ключ!

Я срезал его ножом капитана, и мы поднялись наверх к заветному сундуку.

На вид это был самый обычный матросский ящик, с потёртыми сбитыми углами и выжженной на крышке буквой «Б».

Мама открыла замок и откинула крышку. Из сундука пахнуло табаком и дёгтем. Сверху лежал чистый, аккуратно сложенный кафтан, а под ним оказалось множество различных вещей: квадрант, кружка, плитки табака, четыре украшенных резьбой пистолета, маленький слиток серебра, часы, два компаса, раковины… Но больше никаких ценностей!

Когда мы подняли уложенный на дне кусок кожи, то увидели клеёнчатый пакет с бумагами, а рядом – небольшой холщовый мешок.

– Пусть эти бандиты знают, что я честная женщина, – сказала мать, доставая из него золотые. – Я возьму ровно столько, сколько он нам недоплатил.

В мешке были самые разнообразные монеты – гинеи, дублоны, луидоры, пиастры и какие-то совсем мне незнакомые. Мать уже начала отсчитывать деньги, когда с улицы донёсся знакомый стук палки по дороге. Затаив дыхание, мы слушали этот приближающийся звук. Затем раздался удар в дверь, засов дёрнулся и дверная ручка задвигалась – слепой пытался войти. Но вот всё стихло, а потом, к нашему облегчению, послышался удаляющийся стук палки.

– Мама, – прошептал я, – бери всё и бежим отсюда.

Однако моя мать была действительно честным человеком и нипочём не хотела брать чужого, как я её ни убеждал. Но тут со стороны холма послышался протяжный свист, прекративший наш спор.

– Хорошо, – сказала мать, – возьму только то, что успела отсчитать.

– А я на всякий случай захвачу вот это, – добавил я, доставая из сундука пакет.

Оставив в комнате горящую свечу, мы спустились вниз и вышли на дорогу. Нужно было спешить. Туман рассеивался, и под яркой луной становилось совсем светло. Внезапно позади нас издалека донёсся чей-то топот. Оглянувшись, мы увидали прыгающий огонёк фонаря.

С матерью чуть не случился обморок. Она велела мне взять деньги и бежать одному. Но я увидел поблизости мостик и, мысленно проклиная соседей за трусость, а мать – за излишнюю честность, помог ей спуститься к берегу ручья. Забравшись под мостик, мы замерли и стали ждать своей участи.

Страшная гибель слепого Пью

Любопытство порой бывает сильнее страха – именно оно заставило меня выползти наверх и залечь под кустом так, чтобы видеть трактир.

И вот они появились. Их было семь или восемь. Впереди шёл человек с фонарём, а среди других я разглядел слепого.

– Ломайте дверь! – крикнул он.

Слепой Пью

Однако незапертая дверь озадачила разбойников и они начали было совещаться.

– Что вы тянете, болваны, скорее в дом! – взвизгнул слепой.

Несколько человек вошли в трактир, и тут же раздался вопль:

– Билли мёртв!

– Так обыщите его, бездельники! Остальные – наверх, за сундуком!

По лестнице застучали башмаки, а вскоре кто-то распахнул окно наверху, разбив при этом стекло.

– Эй, Пью, здесь уже кто-то был и перерыл весь сундук!

– А то на месте?

– Деньги вроде тут.

– К дьяволу ваши деньги! Где бумаги Флинта?

– Никаких бумаг не видно.

– А у мертвеца их нет?

В дверях появился один из разбойников.

– Его обшарили до нас.

– Это хозяйка со своим щенком! – скрежетал зубами слепой. – Они были здесь, когда я приходил…

– Точно, – подтвердил человек в окне. – Здесь ещё горит свеча…

– Переройте весь дом! – кричал Пью, стуча палкой.

В трактире начался разгром. Но длился он недолго. С холма снова донёсся свист – на этот раз он повторился дважды.

– Это Дэрк, – взволнованно сказал кто-то. – Свистит два раза, значит, пора сваливать.

– Куда?! – рассвирепел Пью. – Тупицы! Дэрк всегда был трусом. Они не могли убежать далеко. Ищите их возле дома. Проклятье! Будь у меня глаза…

Но было уже заметно, что разбойники гораздо больше думают о бегстве, чем о поисках.

– Идиоты! В двух шагах от вас миллионы! Эти бумаги сделают вас богаче короля, а вы норовите смыться! Подлые трусы, никто из вас даже не осмелился вручить Билли чёрную метку. Это сделал я, нищий оборванный слепец, который мог бы ходить в шелках и разъезжать в карете, а по вашей милости я упускаю своё счастье!..

– Нам и этих денег хватит, – буркнул один.

– А бумаги они, наверное, спрятали, – поддержал другой. – Кончай бесноваться, Пью, и бежим отсюда.

Слепой и впрямь словно взбесился. Неистово чертыхаясь, он принялся лупить своих товарищей палкой, а они старались вырвать её у него из рук.

И тут со стороны деревни раздался стук копыт. Разбойники кинулись врассыпную, оставив Пью одного посреди дороги. Сначала он в ярости стучал палкой, но потом растерянно замер и неуверенно двинулся в сторону деревни.

Он прошёл мимо меня, и я услышал его плаксивый голос:

– Джонни, Дэрк, Чёрный Пёс, друзья мои, вы ведь не бросите старого Пью!..

Тут он услышал топот коней впереди и понял, что идёт не туда. Слепой заметался на дороге, свалился в канаву и тут же выскочил из неё – как раз под ноги первой лошади.

Всадник не успел свернуть, и отчаянный вопль слепого прорезал ночную мглу. Отброшенный всеми четырьмя копытами, слепой перевернулся через голову, упал ничком и замер навсегда.

Я окликнул верховых. Это были таможенные стражники, а с ними – тот самый соседский смельчак, отправившийся к доктору Ливси. Оказывается, он встретил их по дороге и рассказал обо всём.

Маму в глубоком обмороке отнесли в деревню. Там она пришла в себя и первым делом пожалела, что так и не успела взять все причитавшиеся нам деньги.

Стражники отправились в погоню за бандитами, но тех, оказывается, в соседней бухте ждал корабль, на котором они и скрылись.

Командир таможенников мистер Данс вернулся вместе со мной в трактир, где всё было перевёрнуто, разбито и разломано. Но пропал только мешочек Билли Бонса с оставшимися деньгами, да ещё несколько монет – содержимое нашей кассы.

– Но раз они взяли деньги, то чего же им ещё было нужно? – удивился мистер Данс.

– То, что они искали, лежит у меня в кармане, – ответил я.

– Может, отдашь это мне?

– Думаю, лучше будет отдать это доктору Ливси… – начал я.

– И то правда! – подхватил таможенник. – Он порядочный джентльмен и к тому же судья. Вот что, Джим, поедем-ка вместе со мной – заодно поможешь мне рассказать ему обо всём.

Разумеется, я согласился. Мы вернулись в деревню. Я простился с матерью, меня усадили на лошадь позади одного из всадников, и мы с отрядом отправились к дому доктора Ливси.

Бумаги из сундука

Было уже довольно поздно, однако доктора не было дома. Оказывается, он ещё днём ушёл к сквайру Трелони и должен был провести у него весь вечер.

Мы отправились в усадьбу сквайра, находившуюся неподалёку. Слуга впустил нас в просторный помещичий дом и провёл в кабинет хозяина.

Стены кабинета были уставлены книжными шкафами. Трелони и Ливси сидели возле камина.

Страница 5 из 6

Я впервые видел сквайра вблизи. Это был крупный мужчина, с широким, мясистым и добродушным лицом, загорелым и обветренным за время долгих странствий. Подвижные чёрные брови и волевой подбородок выдавали характер весьма энергичный, но вспыльчивый и несколько высокомерный.

– Входите, мистер Данс, – снисходительно кивнул он.

– Добрый вечер, Данс, – сказал доктор. – Ба, Джим Хокинс, дружище, и ты здесь? Каким ветром тебя занесло?

Командир таможенников доложил обо всём происшедшем. Видели бы вы, с каким вниманием они слушали, как многозначительно переглядывались! Мистер Трелони то и дело принимался расхаживать по комнате, по временам вскрикивая «браво!», и даже расколол от восторга свою длинную трубку о решётку камина. А доктор снял свой неизменный парик – и с короткой чёрной стрижкой выглядел весьма непривычно.

– Поздравляем, мистер Данс, – провозгласил сквайр по окончании рассказа. – Вы достойно вели себя. А таких подонков, как этот Пью, надо давить, как клопов. Ну, а ты, Хокинс, просто молодчина!

– Так значит, Джим, – сказал Ливси, – то, что они искали, у тебя с собой?

– Вот оно, сэр. – И я протянул ему пакет.

Доктору явно не терпелось вскрыть его, но он всё же дождался, пока не уйдёт Данс и пока я не поужинаю. Затем они с Трелони снова переглянулись.

– Что ж, сквайр…

– Что ж, Ливси…

Они произнесли это одновременно и оба рассмеялись.

– Давайте по порядку, – начал доктор. – Вы, конечно, слыхали о Флинте?

– Слыхал ли я о Флинте? – воскликнул сквайр. – Ещё бы нет! Это был самый кровожадный пират на свете. Чёрная Борода по сравнению с ним – невинный младенец.

– Я тоже много слышал о нём. Но может быть, его богатство – это только слухи?

– Слухи?! – возмутился Трелони. – А ради чего, кроме больших денег, эти негодяи стали бы рисковать своими шкурами?

– Погодите горячиться, – остановил его доктор. – Ведь даже если у нас в руках ключ от сокровищ, велики ли они настолько, чтобы и нам имело смысл рискнуть?

– Велики ли они, вы спрашиваете? Ну, так вот что я вам скажу. Если ключ в самом деле у нас, я немедленно снаряжаю корабль, чтобы вместе с вами и Хокинсом отправиться на поиски сокровищ!

– Прекрасно, – ответил доктор. – В таком случае, если Джим не против, вскроем его находку.

Хирургическими ножницами он разрезал нитки, которыми был зашит пакет. Внутри лежали тетрадь и запечатанный конверт.

– Начнём с тетради, – сказал доктор и открыл первую страницу. Мы со сквайром в нетерпении склонились над столом.

На первом листе, по-видимому, просто пробовали перо, а почти вся остальная тетрадь была наполнена странными записями – между датами и цифрами на концах строк стояло разное количество крестиков. Иногда добавлялось название места, например: «Против Каракаса», или указывалась широта и долгота. За двадцать лет записей суммы всё увеличивались, а в конце был подведён итог и стояла надпись: «Доля Бонса».

– Ничего не понимаю, – произнёс Ливси.

– А по-моему, всё яснее ясного! – воскликнул сквайр. – Перед нами бухгалтерская книга вашего друга капитана. Крестики – потопленные корабли. Точное место указывается, скорее всего, в случае особо крупной добычи. Значит, против Каракаса было ограблено большое торговое судно. А цифры – доля этого головореза.

– Верно! – подхватил доктор. – Вот что значит опыт путешественника! И заметьте, доля его росла – видимо, с повышением в звании.

На остальных страницах были только географические названия и сравнительные таблицы денежных единиц разных стран.

– Да, столь прилежного счетовода не проведёшь на курсе валют, – усмехнулся доктор.

– А теперь, – потирая руки, сказал Трелони, – поглядим, что у нас здесь.

Доктор осторожно взломал сургучные печати на конверте, и на стол выпала карта какого-то острова. Она была очень подробной, с указанием координат, рельефа суши и дна, с обозначениями объектов, с множеством надписей и значков.

Своим очертанием остров напоминал пузатого дракона на задних лапах. Он имел девять миль в длину и пять – в ширину. Были видны две бухты и холм в самом центре под названием «Подзорная Труба».

Среди всех значков особенно выделялись три красных крестика – два на севере и один посередине. Около последнего такими же красными чернилами ровным мелким почерком была выведена надпись: «Здесь главный клад».

На обороте карты тем же почерком было написано:

«Высокое дерево на склоне Подзорной Трубы, направо к С. от С.-С.-В.

Остров Скелета В.-Ю.-В. и на В.

Десять футов.

Серебряные слитки в северной яме. Отыщешь её на склоне восточной горки, в десяти саженях к югу от чёрной скалы, если стоять к ней лицом.

Оружие легко найти в песчаном холме на С. оконечности Северного мыса, держись на В. и на четверть румба к С.

Лично я ничего не понял из этих записей, зато оба джентльмена были в восторге.

– Ливси, – заявил Трелони, – бросайте свою убогую деревенскую практику. Отныне вы будете судовым врачом. Из Джима выйдет прекрасный юнга. А из меня, надеюсь, получится неплохой адмирал… Да-да, я немедленно отправляюсь в Бристоль, и через три недели… нет, две… нет, через десять дней у нас будет лучшее судно и самая отборная команда во всей Англии. Плыть до острова недолго, отыскать сокровища – проще простого, а там хоть сори деньгами, хоть купайся в них!

– Трелони, – сказал доктор, – я поплыву с вами. За Джима Хокинса я тоже ручаюсь. Но есть один человек, в котором я не вполне уверен.

– Кто это нечестивец? – вскинул брови сквайр.

– Вы, – ответил доктор. – Ваша беда в том, что вы не умеете держать язык за зубами. О карте знаем не только мы. Те, другие – а их не так мало – отчаянный народ, и на пути к сокровищам они не остановятся ни перед чем. И поэтому главное, что от вас требуется – никому ни слова о нашей находке.

– Вы как всегда правы, – вздохнул сквайр. – Я буду нем как могила.

Часть вторая

Судовой повар

В Бристоль!

Мистер Трелони ошибся – на приготовления ушло гораздо больше времени, чем он обещал. Доктор уехал в Лондон искать врача себе на смену, а я в течение нескольких недель в томительном ожидании жил в усадьбе сквайра под присмотром старого егеря Редрута. Зато я выучил карту наизусть и уже мысленно путешествовал по острову, спасаясь от хищников и отбиваясь от дикарей.

Но вот наконец Редрут принёс долгожданное письмо на имя доктора, а в случае его отсутствия – на моё.

«Дорогой Ливси! – писал сквайр. – Не знаю, где вы сейчас, поэтому такое же письмо отправил в Лондон.

Корабль готов к отплытию. Это изумительная шхуна, управлять которой сможет даже ребёнок. Называется «Испаньола». Подготовить её было нелегко, но стоило мне заикнуться о поисках клада, как всё пошло словно по маслу…»

– Значит, он всё-таки проболтался, – сказал я Редруту. – Доктору это не понравится.

– Подумаешь – доктор! – проворчал егерь. – Сквайр всё-таки главнее.

«Тяжелее было подобрать команду, – читал я дальше. – С трудом удалось найти шестерых, но потом мне повезло – я встретил человека, который в один момент всё уладил.

Это старый моряк, живёт

Страница 6 из 6

неподалёку и содержит таверну. Ему надоела суша, и он ищет место судового повара, несмотря на то, что у него нет ноги. Он потерял её в боях за родину под командованием адмирала Хока. И представьте, ему не платят пенсию. Вот в какое время приходится жить!

Если бы вы только слышали, с какой любовью он говорит о море! Зовут его Долговязый Джон Сильвер, и он знает всех в Бристоле.

Всего за несколько дней он подобрал мне готовый экипаж из отчаянных, просолённых морем удальцов. А из тех шестерых, что я нанял второпях, Джон посоветовал уволить нескольких, убедив меня, что это не мореходы, а пресноводная мелюзга.

Чувствую я себя прекрасно, на аппетит и сон не жалуюсь, но полностью счастлив буду, только услышав пенье во?рота, поднимающего якорь. И плевать мне на деньги! Никакие сокровища не сравнятся с пьянящим ароматом попутного морского ветра! Итак, я жду вас вместе с юным Хокинсом и стариком Редрутом.

Джон Трелони

P. S. Забыл сообщить, что нам нашли отличного капитана. Он прекрасный человек, правда, чертовски упрямый. Сильвер привёл штурмана, а я раздобыл боцмана, мастерски высвистывающего сигналы на своей дудке. Так что наша «Испаньола» будет не хуже любого военного корабля.

Кстати, Сильвер вовсе не бедняк. У него есть счёт в банке. А жена у него темнокожая и будет сама управляться в его таверне. Не иначе, как именно из-за неё он и рвётся в море…

P. P. S. Пусть Хокинс переночует у матери.

Я почувствовал себя на седьмом небе. Уже на другое утро мы с Редрутом отправились к нашему «Адмиралу Бенбоу». Мама была в добром здравии и в прекрасном настроении – ведь сквайр Трелони оплатил ремонт трактира, подарил ей кое-что из мебели и прислал мальчика в подмогу – вместо меня.

На другой день после обеда я попрощался с матерью, с домом, с бухтой, вспомнил капитана Билли Бонса, его треуголку и подзорную трубу – и в сопровождении егеря вышел на дорогу.

Вечером возле гостиницы мы сели в почтовый дилижанс, где я почти сразу уснул и проснулся уже в Бристоле ранним утром.

Мистер Трелони поселился здесь в трактире напротив самых доков, чтобы следить за подготовкой шхуны. Шагая по набережной, я в полном восторге разглядывал резные фигуры на носах кораблей, слушал пение матросов и вдыхал аромат стружек, дёгтя и соли. Я жадно разглядывал старых моряков с серьгами в ушах, густыми бакенбардами и просмолёнными косичками.

Том Редрут

Я любовался их шикарной походкой вразвалочку и чувствовал, что набережная у меня под ногами тоже начинает качаться вроде палубы. Вот какие корабли ждут меня в порту, вот с какими людьми я отправлюсь в далёкое плавание в поисках несметных сокровищ!..

Возле трактира нас встретил сквайр, одетый в синий офицерский мундир. Он тоже покачивался, подражая морским волкам.

– Милости просим! – воскликнул он. – Доктор приехал ещё вчера. Теперь все в сборе.

– Сэр, – замирая, спросил я, – а когда же отплытие?

– Как, «когда»? – удивился он. – Конечно, завтра.

Таверна на набережной

После завтрака сквайр послал меня с запиской к Джону Сильверу в таверну «Подзорная труба» на набережной. Довольный возможностью снова поглазеть на корабли, я пустился в путь и вскоре нашёл таверну.

Здесь было чисто, уютно и довольно светло. Моряки за столиками курили трубки и разговаривали по морской привычке в полный голос.

Долговязого Джона я узнал сразу. Это был высоченный мужчина, видимо, очень сильный, с лицом плоским и широким, как срезанный окорок. Он вышел из боковой двери, ловко подпрыгивая на своём костыле. Левая нога у него была отрезана по самое бедро. Глаза светились умом и весельем. Проходя между столиков, он отпускал шуточки и похлопывал по плечам старых знакомых.

Честно говоря, прочитав в письме сквайра о Долговязом Джоне, я сразу подумал, не тот ли это одноногий моряк, которым меня пугал Билли Бонс. Но увидев этого улыбчивого и добродушного инвалида, я отбросил всякие подозрения – до того он был не похож на бандюг из компании слепого Пью. И я смело направился прямо к нему.

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/robert-stivenson/ostrov-sokrovisch-11825871/?lfrom=279785000) на ЛитРес.

Га?ндшпуг – рычаг для подъёма тяжестей.

Квадра?нт – прибор для измерения высоты небесных тел.

Сквайр – дворянский титул в Англии.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.